[Душа человека и ее границы, вообще достигнутый до сих пор объем внутреннего опыта человека, высота, глубина и даль этого опыта, вся прежняя история души и ее еще не исчерпанные возможности - вот охотничье угодье, предназначенное для прирожденного психолога и любителя «большой охоты». Но как часто приходится ему восклицать в отчаянии: «я один здесь! ах, только один! а кругом этот огромный девственный лес!»

... [Душа,] убегающая от себя самой и широкими кругами себя догоняющая...

Философ: это человек, который постоянно переживает необыкновенные вещи, видит, слышит, подозревает их, надеется на них, грезит о них; которого его собственные мысли поражают как бы извне, как бы сверху и снизу, как привычные для него события и грозовые удары; который, быть может, сам представляет собою грозовую тучу, чреватую новыми молниями; это роковой человек, постоянно окруженный громом, грохотом и треском и всякими жутями. Философ: ах, существо, которое часто бежит от самого себя, часто боится себя, - но которое слишком любопытно для того, чтобы постоянно снова не «приходить в себя», не возвращаться к самому себе.

Народ, который ещё верит в самого себя, имеет также и своего собственного Бога. В нём он чтит условия, благодаря которым он поднялся, - свои добродетели. Его самоудовлетворённость, его чувство власти отражается для него в существе, которое можно за это благодарить. Кто богат - хочет давать; гордый народ нуждается в божестве, чтобы жертвовать... Религия при таких предпосылках является выражением благодарности. Народ, благодарный за своё существование, нуждается для выражения этой благодарности в божестве.

Почти два тысячелетия - и ни одного нового божества!

Всё это, теперь, понято, и объясняет "величайшую пользу политеизма" и "новое “бесконечное”", - в одном существе (Ариадне ("человек есть ещё не установившийся животный тип")) может сосуществовать множество божеств ("модус"/"институт"/"сверхчеловек"/"теория" и т.д.): этим человек (и государство!) обеспечивают себе богатство "субличностей" (говоря языком современности), т.е. типов, в одном существе (и именно на почве концепции вечного возвращения обеспечивается их совместимость, политеизм).
"Дионис против Распятого", - значит: все боги рассмеялись и, раскачиваясь на своих тронах, восклицали: "Не в том ли и божественность, что существуют боги, но нет никакого Бога?" (значит, война против монотеизма (который возник разве что в 18 веке, но даже и без этого, философского...)). Не "Рим" (или Рим) важен (не возрождение древнего Рима или Эллады), а отсутствие веры в наличие только одного божества (и наличие политеизма: "Мы должны превзойти и греков!"). Дискурс не захватывается Дионисом, он (дискурс) остаётся свободным для всяческих проявлений воли, стремления к власти. В том числе, - и для сотворения новых богов (что, как пример, являет собой: Дионис, - с философской точки зрения (а с поэтической, конечно, примерами являются Гесиод, Гомер и Архилох)). (Что не обязательно предполагает демократию... не обязательно и отменяет, - демократию (постольку, поскольку один δῆμος отличен от иного).)
Политеизм [становления,] вечного возвращения против монотонотеистской стагнации в ценностях (или, другими словами: der Wille zur Macht).]

[И всё всё-таки указывает на то, что Заратустра "рождается" по ту сторону добра и зла (от избытка, заметьте: "Анти-Христ" включает в себя упоминание двух произведений: "По ту сторону добра и зла" и "К генеалогии морали", - с поправкой на EH можно сделать вывод, что во всех четырёх упомянутых произведениях философствует "князь тьмы и избытка", Дионис) и благодаря la gaya scienza (которая, сама, произрастает из утренней зари, а именно, das stille Lachen ("В великом молчании."))).]

>>1531
[... и, само собой, 295 афоризм JGB своим окончанием прямо указывает и на серию книг более ранних - "Человеческое, слишком человеческое" (что объясняет, где с автором разговаривал бог (дух (всё дело в именах)) "Дионис". (Не говоря уже и о книге-жертвоприношении?)]

[Учитывая, что Ницше не различает философию и религию (он не заинтересован в различиях между религией и философией, т.к. они фундаментально, - один и тот же дискурс), то становятся ясна и критика "жрецов" и "теологов", - т.е., конкретного типа философов. По результату, критика "Анти-Христ" направлена только против конкретной разновидности теологизации философского разума, - а против всех остальных она никак не направлена (и, например, импонирует книге Ману и исламу, сколько бы сам Ницше их не критиковал, в окончательном варианте он выбрал сторону и Ману, и ислама, т.е. конкретного вида построения суждений (не отрицающего жизнь и мир)).]

[И даже против буддизма (религии нигилизма) Ницше не высказывается столь "яростно" (и в буддизме есть польза, жизнеутверждающая). В чём же дело?
Ответ даётся в афоризме A-9: Этому инстинкту теолога объявляю я войну: всюду находил я следы его. - т.е. инстинкту сознательного защитника отрицания жизни: Поскольку простирается влияние теологов, постольку извращается оценка, - необходимо подмениваются понятия “истинный” и “ложный”: что более всего вредит жизни, то здесь называется “истинным”; что её возвышает, поднимает, утверждает, оправдывает и доставляет ей торжество, то называется “ложным”. Если случается, что теологи, путём воздействия на “совесть” государей (или народов), протягивают руку к власти, то мы не сомневаемся, что собственно каждый раз тут происходит: воля к концу, нигилистическая воля волит власти...* ]

>>1532
["где с автором разговаривал бог" - и где автор сделал то же самое, но более человечно.]

>>1534
[(т.е. проблема в христианской воле к власти: Здесь остается открытой возможность, что не человечество в упадке, а только паразитический класс людей, священников, которые благодаря морали долгались до звания определителей его ценностей, которые угадали в христианской морали свое средство к власти… (и если буддизм, вдруг обнаружит ту же самую степень лжи, - то она оказывается тем самым на стороне сугубо мироотрицающей религии, - христианства.))]

>>1536
[Вероятно, Ницше и хочет показать, и доказать, конкретно, - что логика христианства предполагает мессианизм, проселитизм, "захват мира", волю к власти и как конец, итог, - "Судный День", отрицание любой другой власти (включая самое становление, жизнь, - на уровне философского высказывания (следовательно, и тогда, безумие ["порча"] это христианство)).]

[Учитывая, что концепция вечного возвращения является и критикой Аристотеля (некого "основания" для современного мира, мереологии политики), а не только Платона или Канта, - достаточно и вышесказанного.]

О, эти греки! они умели-таки жить! Для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складок, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – от глубины… И не возвращаемся ли мы именно к этому, мы, сорвиголовы духа, взобравшиеся на самую высокую и самую опасную вершину современной мысли и оглядевшиеся оттуда, посмотревшие оттуда вниз? Не являемся ли мы именно в этом – греками? По клон ни ка ми форм, звуков, слов? Именно поэтому – художниками?..

Ппц, ты тут ещё сходишь с ума :D

>>1540

>>1540
>>1541
... der grosse Zweideutige und Versucher Gott ...

— Und noch ein Mal versank Zarathustra in sich und setzte sich wieder auf den grossen Stein nieder und sann nach. Plötzlich sprang er empor, —
„Mitleiden! Das Mitleiden mit dem höheren [letzter] Menschen! schrie er auf, und sein Antlitz verwandelte sich in Erz. Wohlan! Das — hatte seine Zeit!
Mein Leid und mein Mitleiden — was liegt daran! Trachte ich denn nach Glücke? Ich trachte nach meinem Werke!
Wohlan! Der Löwe kam, meine Kinder sind nahe, Zarathustra ward reif, meine Stunde kam: —
Diess ist mein Morgen, mein Tag hebt an: herauf nun, herauf, du grosser Mittag!“ — —

Also sprach Zarathustra und verliess seine Höhle, glühend und stark, wie eine Morgensonne, die aus dunklen Bergen kommt.

"Должно быть только то, что не может не быть."
FW-341.

Greek tragedy perished differently than all its older sister art forms; it died by suicide, as a result of an insoluble conflict, thus tragically, while all the others died at a ripe old age, the most beautiful and peaceful death. If it is in keeping with a happy state of nature to depart from life with beautiful offspring and without suffering, then the end of those older art forms shows us just such a happy state of nature: they slowly disappear, and before their dying gaze, their more beautiful offspring already stands, impatiently raising their heads with a brave gesture...

Thus sighed the soothsayer; but with his last sigh, Zarathustra became bright and confident again, like one emerging from a deep abyss into the light. "No! No! Three times no!" he cried with a strong voice, stroking his beard. "I know better than that! There are still blissful islands! Be silent, you sighing sack of grief!"

"... gedenkst du noch, gedenkst du, heisses Herz,
Wie da du durstetest? —
Dass ich verbannt sei
Von aller Wahrheit,
Nur Narr!
Nur Dichter!"
Such long-standing fear, finally refined, spiritual, intellectual—today, it seems to me, it is called: science.
— Thus spoke the conscientious man; but Zarathustra, who had just returned to his cave and had heard and guessed the last speech, threw the conscientious man a handful of roses and laughed at his "truths." "What!" he cried, "what did I just hear? Truly, it seems to me that you are a fool, or I myself am: and I turn your "truth" upside down in a heartbeat.
For fear — is our exception. But courage and adventure and delight in the unknown, in the undaunted—courage, I think, is man's entire prehistory.
He envied and robbed the wildest, bravest animals of all their virtues: only thus did he become—man.
This courage, finally refined, spiritual, intellectual, this human courage with eagle's wings and serpent's wisdom: it seems to me that today it is called —"

... [der Wille zur Macht / der Ewige Wiederkunft] Zarathustra’s Rundgesang! ...

... Oh komm zurück,
mein unbekannter Gott! mein Schmerz!
mein letztes Glück!…
— Ein Blitz. Dionysos wird in smaragdener Schönheit sichtbar. —
Dionysos:
Sei klug, Ariadne!…
Du hast kleine Ohren, du hast meine Ohren:
steck ein kluges Wort hinein! —
Muss man sich nicht erst hassen, wenn man sich lieben soll?…
Ich bin dein Labyrinth…

Schild der Nothwendigkeit!
Höchstes Gestirn des Seins!
— das kein Wunsch erreicht,
das kein Nein befleckt,
ewiges Ja des Sein’s,
ewig bin ich dein Ja:
denn ich liebe dich, oh Ewigkeit! — —

Was ist gut? — Alles, was das Gefühl der Macht, den Willen zur Macht, die Macht selbst im Menschen erhöht.
Was ist schlecht? — Alles, was aus der Schwäche stammt.
Was ist Glück? — Das Gefühl davon, dass die Macht wächst, dass ein Widerstand überwunden wird.
Nicht Zufriedenheit, sondern mehr Macht; nicht Friede überhaupt, sondern Krieg; nicht Tugend, sondern Tüchtigkeit (Tugend im Renaissance-Stile, virtù, moralinfreie Tugend)
Die Schwachen und Missrathnen sollen zu Grunde gehn: erster Satz unsrer Menschenliebe. Und man soll ihnen noch dazu helfen.
Was ist schädlicher als irgend ein Laster? — Das Mitleiden der That mit allen Missrathnen und Schwachen — das Christenthum…

Siebenter Satz. — Der Rest folgt daraus.

... Verschenke dich selber erst, oh Zarathustra!
— Ich bin deine Wahrheit…

>>1552
[Diese Worte gehören nur sehr Wenigen.

The course of philosophy so far: people wanted to explain the world from what is clear to us — what we ourselves believe we understand. Thus, sometimes from the mind, or the soul, or the will, or as an idea, illusion, image, or from the eye (as optical phenomena, atoms, movements) or the body, or from purposes, or from push and pull, i.e., our sense of touch. Or from our evaluations, as the God of goodness, justice, etc., or from our aesthetic evaluations. Suffice it to say, science also does what humanity has always done: using something of itself that it considers understandable, true, to explain everything else — humanization in summary. The great synthesis is still missing, and even individual work is still in its infancy. For example, the reduction of the world to optical phenomena (atoms). We place humans into it — that is all; we continually create this humanized world. These are experiments about which method has the most conclusive power (e.g., mechanical).

The great problems of the value of becoming posed by Anaximander and Heraclitus — that is, the decision about whether a moral or an aesthetic evaluation is permissible at all, with regard to the whole.
The great problem of what share the purpose-setting intellect has in all becoming — by Anaxagoras
The great problem of whether there is being — by the Eleatics; and what all appearance is.
All great problems are posed before Socrates:
Socrates: insight as a means to moral improvement, the irrationality in the passions, the inexpedient nature of evil.
Plato says, no! The love of the good brings with it moral improvement; but insight is necessary for grasping the good.
Socrates does not seek wisdom, but a wise man — and does not find him — but he describes this search as his highest happiness. For there could be nothing higher in life than to always speak of virtue.

— Fundamental problem of "ethics."
Creating suffering and pleasure: suffering with compassion, hurting — all of this already presupposes an appreciation of suffering and pleasure. "Useful," "harmful" are higher concepts: it may be that I have to hurt (and do good "in a bad way"!) in order to be useful. Even in a broader sense: it could be that I need all my immorality to be useful in the greater sense.
But what is more fundamental, pleasure and suffering — or "useful and harmful"?
Is perhaps all sensations of pain and pleasure first a result of the judgment "useful, harmful" (habitual, safe, harmless, familiar, etc.)?
In judging certain things, we see disgust disappear: the harmony of tones originally without pleasure. The enjoyment of lines is often incomprehensible. The enjoyment of formulas, of dialectical movements, is only just beginning to emerge.
But if pleasure and displeasure are the results of valuations, then the origins of valuation do not lie in sensations. The judgments of "higher" and "lower functions" must already be present in all organic structures, long before any sensations of pleasure or displeasure.
Hierarchy [order of rank] is the first result of valuation: in the relationship of the organs to one another, all virtues must already be practiced—obedience, diligence, assistance, vigilance — the mechanical character of anything organic (self-regulation) is completely lacking [from anything organic].

NB: The principle of the preservation of the individual (or "the fear of death") is not derived from sensations of pleasure and pain, but rather something guiding, an appreciation that already underlies all feelings of pleasure and pain.
— This applies even more to the "preservation of the species": but this is only a consequence of the law of the "preservation of the individual," not an original law.
— Preservation of the individual: i.e., presupposes that a multitude with the most diverse activities wants to "preserve" itself, not as self-same, but "living" — ruling—obeying—feeding—growing —
All our mechanical laws originate from us, not from things! We construct "things" according to them.
The synthesis "thing" originates from us: all properties of the thing originate from us. "Effect and cause is a generalization of our feeling and judgment.
All the functions that entail the maintenance of the organism have been able to maintain and propagate themselves.
The intellectual activities that have been able to maintain themselves are those that maintain the organism; and in the struggle between organisms, these intellectual activities have always been strengthened and refined, i.e. — — —
NB. — struggle as the origin of logical functions. The creature that was most able to regulate, discipline, and judge itself — with the greatest excitability and even greater self-control — has always survived.

Principle: That which won mankind its victory in the struggle with animals has simultaneously brought with it the difficult and dangerous pathological development of mankind. He [der Mensch] is the as yet undetermined animal.

[NB. Purposefulness does not prove the purpose.
The fact that there is a purpose everywhere in custom and law does not show that it is intended at its origin, and it is often inappropriate with regard to the means to such an end.
Contradiction between the means of low intelligence and the purpose of the highest intelligence.]]

>>1553
[Aesthetics[/ethics] is nothing but applied physiology.]

>>1554
— И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть...

[ The sea does not care for your “valuations.” ]

>>1556
["Anti-Poseidon".]

"Formel meines Glücks: ein Ja, ein Nein, eine gerade Linie, ein Ziel…"
Die große Politik.
"Die grandiose Form und Offenbarung der Gerechtigkeit, welche gestaltet, baut und folglich vernichten muß (sich selber dabei entdeckend, überrascht, plötzlich das Wesen des Richtenden zu erkennen)."

"On Thucydides."
That it is difficult to get close to the Greeks, that one feels even more distant from them after observing them for a long time: this is the sentence and the very personal sigh with which I want to begin my reflection on the Greeks as a connoisseur of human nature. One can live with them for a while in the opposite belief...
... and we learn that our alienation is even more instructive than our sense of familiarity
Perhaps a Greek, in the way we have dug deep to discover humanity, would feel a lack of piety toward nature, a lack of shame. Conversely, we are alienated—γνώμη; to hear "when knowledge is there, action must follow" and that virtue is supposed to be bliss sounds so strange and implausible to us that we look to see if it isn't just said in jest. It's as if they had given the intellect a new skin.

"The Provisional
- and the Precursors."
To assess the value of things, it's not enough to know them, although it's necessary. One must be allowed to grant them value, to give and take; enough, one must be someone who has the right to assign value. Hence the many "objective" people today: they are modest and honest enough to deny themselves the right.
(I don't want to persuade anyone to embrace philosophy: it is necessary, perhaps even desirable, that the philosopher be a rare breed. Nothing is more repellent to me than the didactic praise of philosophy, as with Seneca or even Cicero. Philosophy has little to do with virtue. Allow me to say that even the scientific person is fundamentally different from the philosopher. What I wish is that the true concept of the philosopher does not perish completely in Germany. There are so many half-hearted beings of all kinds in Germany who would like to hide their failures under such a distinguished name.)

The individual is something absolute, all actions entirely his own.
He ultimately derives the values for his actions from himself, because he must also interpret the traditional words in his own individual way. The interpretation of the formula is at least personal, even if he doesn't create a formula: as an interpreter, he is still creative:
"... But all these are merely preconditions for his task: this task itself demands something else — it demands that he create values. Those philosophical workers, following the noble example of Kant and Hegel, have to establish some vast body of value judgments — that is, former value judgments, value creations that have become dominant and are called "truths" for a time — and to condense them into formulas, be it in the realm of logic, politics (morality), or the arts. It is incumbent upon these researchers to make everything that has happened and been valued so far transparent, conceivable, comprehensible, and manageable, to shorten everything long, indeed "time" itself, and to overcome the entire past: a tremendous and wonderful task, in whose service every subtle pride, every tenacious will, can surely be satisfied. True philosophers, however, are commanders and legislators: they say "so it shall be!" They first determine the where? and the why? of humanity and, in doing so, they have at their disposal the preparatory work of all philosophical workers, all conquerors of the past — they reach for the future with creative hands, and everything that is and was becomes their means, their tool, their hammer. Their "knowledge" is creation, their creation is legislation, their will to truth is — will to power. — Are there such philosophers today? Have there already been such philosophers? Must there not be such philosophers?...."

[ Hence: vis/vita creativa, not vita contemplativa! (per JGB-13; not Spinoza, not dogmatics, not Socrates, not Plato, not Egypt!): The ["]Real["] [(even the "sea")] is a sole result of human [("der Wille zur Macht") creation /] evaluation.

Ah, where in the world have greater follies occurred than among the compassionate? And what in the world has caused more suffering than the follies of the compassionate? [even for the sea!]
Woe to all lovers who do not have a height above their compassion!
Thus the devil once spoke to me: "God, too, has his hell: that is his love for mankind."
And recently I heard him say these words: "God is dead; through his compassion for mankind, God died."
Also sprach Zarathustra II, p. 111

All the rest — follows from (so much hated, by people of contemplation) — it. ]

Der Rest folgt daraus.....

[ The Revaluation of All Values. (in four books)
["0)" Case of Wagner.]
1) Twilight of the Idols.
2) Dionysos Dithyrambs.
3) Ecce Homo. [+ "Nietzsche contra Wagner"]
4) The Antichrist. ]

>>1559
„Du siehst in mir, wozu sie nützt,
Dem, der nicht viel Verstand besitzt,
Die Wahrheit durch ein Bild zu sagen“.

"Oh my brothers! With whom does the greatest danger to all humankind's future lie? Is it not with the good and the righteous?
— than with those who speak and feel in their hearts: "We already know what is good and just, we also have it; woe to those who still seek here!"
And whatever harm the wicked may do, the harm to the good is the most damaging harm!
And whatever harm the world's slanderers may do, the harm to the good is the most damaging harm.
Oh my brothers, someone once saw into the hearts of the good and the righteous and said: "They are the Pharisees." But no one understood him.
The good and the righteous themselves were not allowed to understand him: their spirit is captive to their good conscience. The stupidity of the good is unfathomably clever.
But this is the truth: the good must be Pharisees—they have no choice!
The good must crucify the one who invents his own virtue! That is the truth!
But the second, who discovered their land, the land, the hearts and soil of the good and the just: that was the one who asked, "Whom do they hate most?"
They hate the creator most: the one who breaks tablets and old values, the breaker—they call him a criminal.
The good, in fact—they cannot create: they are always the beginning of the end:
— they crucify the one who writes new values ​​on new tablets; they sacrifice the future to themselves — they crucify all human futures!
The good — they were always the beginning of the end."
Thus spoke Zarathustra.

— As a community grows in power, it no longer takes the misdeeds of individuals so seriously, because they are no longer considered as dangerous and disruptive to the existence of the whole as before. The wrongdoer is no longer "put out of peace" and expelled, and general anger is no longer allowed to vent itself on him so unrestrainedly as before. Rather, from now on, the wrongdoer is carefully defended and protected by the community against this anger, especially that of those directly harmed. Compromise with the anger of those first affected by the wrongdoing; an effort to localize the case and prevent further or even general involvement and unrest; attempts to find equivalents and settle the whole matter (the compositio); Above all, the increasingly determined will to treat every offense as redeemable in some sense, thus, at least to a certain extent, to isolate the criminal and his deed from each other — these are the features that are increasingly clearly imprinted on the subsequent development of criminal law. As the power and self-confidence of a community grows, the criminal law also always softens; every weakening and deeper endangerment of the former brings its harsher forms back to light. The "creditor" has always become more human to the extent that he has grown richer; ultimately, the measure of his wealth itself determines how much harm he can endure without suffering. It would not be inconceivable for society to possess a consciousness of power that would allow it to indulge in the greatest luxury available to it — to let its perpetrator go unpunished. "What do I really care about my parasites?" she might then ask. May they live and prosper: I'm still strong enough for that!"... Justice, which began with "Everything is redeemable, everything must be paid off," ends with turning a blind eye and letting the insolvent go — it ends like every good thing on earth, abolishing itself. This self-abolition of justice: we know what a beautiful name it calls itself — mercy; it remains, as is self-evident, the prerogative of the most powerful, or better yet, its beyond the law.

"Один пойду я дальше, ученики мои! Уходите и вы, и тоже одни! Так хочу я.
Поистине, призываю я вас: уходите от меня и противьтесь Заратустре! А еще лучше – стыдитесь его! Быть может, он обманул вас.
Познающий должен не только любить врагов своих, но и уметь ненавидеть друзей своих.
Плохая награда учителю, если ученики его так и остаются учениками. И почему не хотите вы разорвать венок мой?
Вы почитаете меня; но что, если рухнет почитание ваше? Берегитесь, чтобы идол не поразил вас!
Вы говорите, что верите в Заратустру? Но при чем тут Заратустра? Вы – верующие в меня: но что толку во всех верующих!
Вы еще не искали себя, когда обрели меня. Так бывает со всеми верующими; и потому так мало значит всякая вера.
Теперь призываю я вас потерять меня и найти себя; и только тогда, когда все вы отречетесь от меня, вернусь я к вам.
Поистине, братья мои, по-иному будут искать вас, потерянных мною, очи мои; другой любовью тогда буду любить я вас.
И некогда вы должны еще стать друзьями моими и детьми единой надежды; тогда буду я с вами в третий раз, чтобы отпраздновать Великий Полдень.
Великий Полдень: человек на середине пути от животного к Сверхчеловеку празднует начало заката своего – путь на запад – как наивысшую надежду свою; ибо это есть путь к новому утру.
И тогда благословит себя гибнущий, идущий путем заката, ибо так переходит он к тому, что по ту сторону; и солнце его познания будет стоять в зените.
"Умерли все боги: ныне хотим мы, чтобы жил Сверхчеловек", - да будет это в Великий Полдень нашей последней волей!"
Так говорил Заратустра.

— Und kommen wir nicht eben darauf zurück, wir Waghalse des Geistes, die wir die höchste und gefährlichste Spitze des gegenwärtigen Gedankens erklettert und von da aus uns umgesehn haben, die wir von da aus hinabgesehn haben? Sind wir nicht eben darin — Griechen? Anbeter der Formen, der Töne, der Worte? Eben darum — Künstler?…

[Von der Armuth des Reichsten.]
... Verschenke dich selber erst, oh Zarathustra!
— Ich bin deine Wahrheit…

>>1560
Но кто ещё сомневается в том, чего я хочу,- каковы три требования, которые на этот раз влагает в мои уста моя злоба, моя забота, моя любовь к искусству?

Чтобы театр не становился господином над искусствами.
Чтобы актёр не становился соблазнителем подлинных.
Чтобы музыка не становилась искусством лгать.

Фридрих Ницше.

>>1561
О мир, ты хочешь меня? Разве принадлежу я миру? Разве я набожен? Или божественен? Но, день и мир, слишком вы неуклюжи:
– пусть ваши руки будут более ловкими, протяните их за глубочайшим счастьем и столь же глубоким несчастьем, ловите какого-нибудь бога, но не меня:
– мое несчастье, мое счастье глубоки, о удивительный день, однако не бог я и не божий ад: глубока боль мира.

– Of course, in order to practice reading as an art in this way, one thing is necessary above all, something that has been forgotten the most these days—and therefore there is still time until my writings are “readable”—for which one must be almost a cow and certainly not a “modern human”: rumination…

>>1562
Schild der Nothwendigkeit!
Höchstes Gestirn des Seins!
— das kein Wunsch erreicht,
das kein Nein befleckt,
ewiges Ja des Sein’s,
ewig bin ich dein Ja:
denn ich liebe dich, oh Ewigkeit! — —

"Insanity is rare in individuals, but the rule in groups, parties, nations, and times."

Lerntet ihr nun mein Lied? Erriethet ihr, was es will? Wohlan! Wohlauf! Ihr höheren Menschen, so singt mir nun meinen Rundgesang!
Singt mir nun selber das Lied, dess Name ist „Noch ein Mal“, dess Sinn ist „in alle Ewigkeit!“, singt, ihr höheren Menschen, Zarathustra’s Rundgesang!
Oh Mensch! Gieb Acht!
Was spricht die tiefe Mitternacht?
„Ich schlief, ich schlief —,
„Aus tiefem Traum bin ich erwacht: —
„Die Welt ist tief,
„Und tiefer als der Tag gedacht.
„Tief ist ihr Weh —,
„Lust — tiefer noch als Herzeleid:
„Weh spricht: Vergeh!
„Doch alle Lust will Ewigkeit —,
„— will tiefe, tiefe Ewigkeit!“

"Todkrieg gegen das Laster: das Laster ist das Christenthum." [Lasterhaft ist jede Art Widernatur.]
— Man soll die „heilige“ Geschichte mit dem Namen nennen, den sie verdient, als verfluchte Geschichte; man soll die Worte „Gott“, „Heiland“, „Erlöser“, „Heiliger“ zu Schimpfworten, zu Verbrecher-Abzeichen benutzen.

"For all pleasure desires itself, therefore it also desires heartache! Oh happiness, oh pain! Oh, break, heart! You higher beings, learn this: pleasure desires eternity,
— Pleasure desires the eternity of all things, desires deep, deep eternity!"

Der Rest folgt daraus.

[Der Antichrist]

[P.S. О понятии "Диониса" (JBG-295), "воли к власти" и противоречии-конфликте "дионисического/аполлонического" с сократическим/христианским (т.е. о конфликте культов Диониса и Орфея; орфической доктрины - как перекочевавшей в мысль Платона и захватившей как и христианство, так и большую часть мира, включая науку (т.е. "мышление" (например, согласно позднему Гуссерлю, или Хайдеггеру) в целом, "в себе", "в принципе")) см. подробнее "письма к Ариадне": Fünf Vorreden zu fünf ungeschriebenen Büchern, Homer’s Wettkampf.]

>>1564
[Will to power = will to create [above and beyond ourselves, even through a "downfall"; on a theme of a definition of a "higher man", i.e. a "laughing lion" (JGB-294).]]

>>1565
И чтобы повторить, снова, уже сказанное: человек предпочтет скорее хотеть [[JGB-13,] высвобождать силу в] Ничто, чем [принудительно / сознательно] хотеть ничего [и ничего не хотеть]... принцип "силы" (всякая мысль есть приложение силы, force): воля к власти как "инстинкт освобождения/свободы". [На языке М. Кляйн это может называться "параноидно-шизоидной" позицией, "драйвом смерти" (агрессии), на языке научно-популярной нейробиологии: "тестостероном". Содержательным остаётся лишь то, как происходит этот мотив и как он выражается. Может ли субъект[/"агент"] быть одновременно и объектом? Если да ("господин"): субъект может себя "контролировать" (переизобретать, "созидать", "держать в руках" (как Фукидид)). Если нет ("раб"): субъект является подчинённым т.н. "означающим". Он остаётся объектом для того, кто "в действительности" (пример: эпикурейские боги) созерцает всю его комедию существования... (ведь он не в состоянии её "увидеть" ("сновидение прекрасного", "аполлоническое" в дихотимии Ницше (в т.ч. и позднего, т.к. она упоминается в GD)), следовательно, изменить.)]

["P.S." Ницше: все мы, немцы, гегельянцы, даже если бы никогда не существовало бы никакого Гегеля...]

Конец.

Meine Formel für die Grösse am Menschen ist amor fati: dass man Nichts anders haben will, vorwärts nicht, rückwärts nicht, in alle Ewigkeit nicht. Das Nothwendige nicht bloss ertragen, noch weniger verhehlen — aller Idealismus ist Verlogenheit vor dem Nothwendigen —, sondern es lieben… Sich selbst wie ein Fatum nehmen, nicht sich „anders“ wollen — das ist in solchen Zuständen die grosse Vernunft selbst.

Allein gehe ich nun, meine Jünger! Auch ihr geht nun davon und allein! So will ich es.
Geht fort von mir und wehrt euch gegen Zarathustra! Und besser noch: schämt euch seiner! Vielleicht betrog er euch.
Der Mensch der Erkenntniss muss nicht nur seine Feinde lieben, er muss auch seine Freunde hassen können.
Man vergilt einem Lehrer schlecht, wenn man immer nur der Schüler bleibt. Und warum wollt ihr nicht an meinem Kranze rupfen?
Ihr verehrt mich: aber wie, wenn eure Verehrung eines Tages umfällt? Hütet euch, dass euch nicht eine Bildsäule erschlage!
Ihr sagt, ihr glaubt an Zarathustra? Aber was liegt an Zarathustra! Ihr seid meine Gläubigen, aber was liegt an allen Gläubigen!
Ihr hattet euch noch nicht gesucht: da fandet ihr mich. So thun alle Gläubigen; darum ist es so wenig mit allem Glauben.
Nun heisse ich euch, mich verlieren und euch finden; und erst, wenn ihr mich Alle verleugnet habt, will ich euch wiederkehren…

>>1567
Will to Power [Eternal Return] ≡ Revaluation of All Values.

There ain't nothing more to write about.