>>1005
[Мне будут признательны, если я сжму столь важное и новое понимание в четыре тезиса: я тем облегчаю понимание и вызываю тем самым возражение.
Первое утверждение. Причины, по которым этот мир был назван кажущимся, на самом деле обосновывает его реальность — другой тип реальности абсолютно невозможно доказать.
Второе утверждение. Признаки, которые были даны «истинному бытию» вещей, на самом деле являются признаками не-бытия, ничто — «истинный мир» был построен из противоречия с реальным миром: это, действительно, кажущийся мир, поскольку он всего лишь морально-оптическая иллюзия.
Третье утверждение. Нет смысла фантазировать о каком-то «другом» мире, если только в нас не сильна инстинктивная склонность к клевете, принижению, подозрению против жизни: в последнем случае мы мстим жизни, создавая фантазм «другой» или «лучшей» жизни.
Четвёртое утверждение. Разделять мир на «истинный» и «кажущийся», будь то в духе христианства или, как у Канта (что в конечном итоге есть обманчивое христианство), — это всего лишь suggestion (предложение) декаданса, симптом умирающей жизни… То, что художник ценит «видимость» выше реальности, не является возражением против этого утверждения. Потому что «видимость» здесь означает реальность, но лишь в определённом отборе, усилении, коррекции... Трагический художник не пессимист — он говорит «да» всему сомнительному и ужасному, он дионисичен...

["Метафизическая"] Красота и уродство. — Ничто не является более обусловленным, скажем, ограниченным, чем наше ощущение красоты. Тот, кто захочет думать о ней отдельно от человеческой склонности к человеку [свободным от удовольствия, доставляемого человеку человеком], сразу потеряет почву под ногами. «Красота сама по себе» — это всего лишь слова, даже не понятие. В красоте человек выражает себя как меру совершенства; в избранных случаях он восхищается ею как богом [в избранных случаях он поклоняется в этом себе]. Род не может не сказать себе [себе и только себе] «Да» таким образом. Его первичный [глубинный] инстинкт самосохранения и саморазвития [самораспространения] все еще проявляется в таких сублимациях [проецирует себя даже на такие тонкие материи]. Человек верит, что мир сам по себе переполнен красотой — он забывает себя как ее источник [причину]. Только он одарил мир красотой, ах! но какой человеческой, слишком человеческой красотой... По сути, человек отражается в вещах [смотрится в вещи], он считает красивым все, что возвращает [отражает] ему его собственный образ: суждение «красиво» — это его родовое тщеславие... Скептику же может на ухо прошептать сомнение: действительно ли мир становится красивым, потому что именно человек находит его красивым? Он одухотворил [очеловечил] его: вот и все. Но ничто, абсолютно ничто не гарантирует нам, что именно человек является образцом [моделью] красоты [прекрасного]. Кто знает, как он выглядит в глазах высшего судьи вкуса? Может быть, смело [спорно]? Может быть, забавно? Может быть, немного произвольно [своеобразно]? … «О Дионис, божественный, почему ты тянешь меня за уши?» — спросила Ариадна однажды в одном из тех знаменитых философских разговоров на Наксосе своего любовника-философа. — «Я нахожу какой-то юмор в твоих ушах, Ариадна: почему бы им не быть еще длиннее?»

Ничто не является красивым, только человек красив [ничто не прекрасно, только человек прекрасен [пример: "антропный принцип"]]: на этой наивности основана вся эстетика, это её первая истина. Добавим сразу и её вторую: ничто не является уродливым [безобразным], кроме извращённого [вырождающегося] человека — и этим ограничено [очертим границы] царство эстетического суждения. — Если подсчитать физиологически [поверять физиологией], то всё уродливое [безобразное [также, Za-IV, "Самый безобразный человек"]] ослабляет и огорчает человека. Оно напоминает ему о разложении [гибели], опасности, бессилии; фактически он теряет при этом силу [Kraft]. Эффект [действие] уродливого можно измерить с помощью динамометра. Там, где человек испытывает подавленность, он чувствует близость чего-то «уродливого». Его чувство могущества, его воля к власти, его мужество, его гордость — всё это падает [умаляется] с уродливым, всё это поднимается [возрастает] с красивым... В обоих случаях мы делаем вывод: предпосылки для этого собраны в огромном количестве [в невиданном изобилии] в инстинкте. Уродливое воспринимается как намёк и симптом дегенерации: всё, что хоть отдалённо напоминает вырождение [Degenerescenz], вызывает у нас суждение «уродливое». Каждый признак истощения, тяжести, старости, усталости, любой вид несвободы, как судорога, как паралич, особенно запах, цвет, форма разложения, гниения, и если даже это символ в последней степени растворённости [хотя бы даже в самом разреженном виде символа], — всё это вызывает одинаковую реакцию, оценку «уродливое». Здесь возникает ненависть [Hass]: кого ненавидит человек? Но нет сомнений: он ненавидит упадок своего типа [Niedergang seines Typus]. Он ненавидит это из глубочайшего инстинкта рода; в этой ненависти есть дрожь, осторожность, глубина, дальновидность — это самая глубокая ненависть, какая только есть. В силу нее искусство и глубоко...

Вот что однажды сказал он [Дионис]: «При определённых обстоятельствах я люблю человека — и тут он кивнул [подмигнул] в сторону Ариадны, которая была рядом, — человек для меня — приятное, смелое, изобретательное существо, которому нет равного на Земле, оно находит путь в любых лабиринтах. Я к нему добр: я часто думаю, как бы мне сделать его ещё более сильным, злым и глубоким, чем он есть». — «Сильным, злым и глубоким?» — испугался я. «Да, — сказал он ещё раз, — сильным, злым и глубоким; а также красивым [прекрасным]» — и при этом искривился его хитрый, почти умиротворённый взгляд, как будто он сказал что-то чрезвычайно любезное [и тут бог-искуситель улыбнулся своей халкионической улыбкой, точно он изрек что-то очаровательно учтивое]. Здесь видно: этому божеству не хватает не только стыда — но есть и обоснованные причины полагать, что в некоторых аспектах боги вообще могли бы поучиться у нас, людей. Мы, люди, человечнее...]

>>1006
[Что это значит? Ибо названная ситуация [факт] должна быть прежде истолкована: сама по себе она маячит перед глазами, глупая [глупый] до скончания времен [в Вечности [Ewigkeit]], как всякая "вещь в себе". Каждое животное, а стало быть, и la bete philisophe инстинктивно стремится к оптимуму благоприятных условий, при которых оно может развернуться во всю силу и достичь максимума чувства могущества; каждое животное столь же инстинктивно - и обнаруживая при этом такую тонкость чутья, перед которой "пасует всякий разум", - отшатывается от любого рода беспокойств и препятствий, лежащих или смогших бы лежать на его пути к оптимуму ( - я говорю не о его пути к "счастью", а о его пути к могуществу, к действию, к непомерной активности и в большинстве случаев фактически к несчастью).
Мой ответ - это давно уже разгадано: лицезрея сей [аскетический] идеал, философ улыбается оптимуму условий, потребных для высшей и отважнейшей духовности, - он не отрицает этим "существование", напротив, он утверждает в нем свое существование, и только свое существование, и, возможно, в такой степени, что ему остается рукой подать до [итогового] кощунственного желания: pereat mundus, fiat philosophia, fiat philosophus, fiat!..

Общая [универсальная] формула, лежащая в основе каждой религии и морали, гласит: «Делай то и то, избегай этого и этого — и будешь счастлив! В противном случае…» Каждая мораль, каждая религия есть этот императив — я называю его великой первородной греховностью разума, бессмертной безрассудностью [неразумием]. В моих устах эта формула превращается в свою противоположность — первый пример моей «переоценки всех ценностей»: благополучный [удавшийся] человек, «счастливый», должен совершать определённые поступки и инстинктивно избегать [страшиться] других, он переносит [вносит] порядок, который он представляет собой физиологически, в свои отношения с людьми и вещами [к людям и вещам]. Формула: его добродетель — следствие его счастья… Долгая жизнь, многочисленное потомство — это не награда за добродетель, добродетель же есть сама та замедленность обмена веществ, которая, среди прочего, ведёт к долгой жизни, многочисленному потомству, коротко говоря, к "корнаризму". Церковь и мораль говорят: «Пороки и роскошь губят род людской и народ.» Моя восстановленная разумность [Vernunft] говорит: если народ погибает, физиологически дегенерирует, то отсюда следуют пороки и роскошь (то есть потребность в всё более сильных и частых удовольствиях, как их испытывает каждая иссякшая природа [которая знакома всякой истощённой натуре]). Вот молодой человек, он рано становится бледным и вялым. Его друзья говорят: причина этого - болезнь. Я же говорю: что он заболел, что он не смог противостоять болезни, — это уже следствие обеднённой жизни, наследственной истощённости. Читатель газет говорит: эта партия погибнет из-за такой ошибки. Моя высшая [höhere] политика говорит: партия, которая совершает такие ошибки, в конце концов погибнет — она утратила свою инстинктивную безопасность [с партией, делающей такую ошибку, уже покончено – она лишилась инстинкта самосохранения]. Каждая ошибка в любом смысле — следствие дегенерации инстинкта, дисрегуляции воли: этим почти можно определить плохое [дурное [Schlechte]]. Всё хорошее — это инстинкт, и, следовательно, лёгкость, необходимость, свобода [следовательно, оно легко, необходимо, свободно]. Трудности [затруднения] — это возражения [когда надрываются, то этим опровергают себя]; Бог типически отличается от героя (на моём языке: лёгкие шаги [ноги] — это первое качество [атрибут] божественности).

... Кто, подобно моим читателям, станет на этом месте обдумывать и додумывать сказанное, тот едва ли скоро покончит с этим - вполне достаточное основание для меня самому покончить с этим, предположив, что уже давно стало исподволь ясно, чего я хочу, чего именно я хочу тем опасным лозунгом, который вписан в плоть моей последней книги: "По ту сторону добра и зла"... Это, по меньшей мере, не значит: "по ту сторону хорошего и плохого"....]

>>1007
[NB. "Учение о равенстве!.. Но нет более ядовитого яда, ибо кажется, что здесь идет проповедь самой справедливости, тогда как на самом деле это – конец справедливости… «Равным равное, неравным неравное» – вот что было бы истинной речью справедливости – «и, как отсюда следует, никогда нельзя делать равным неравное»" - вся книга «Странник и его тень» посвящена рассмотрению именно этого вопроса, вопроса "справедливости", - на основаниях диалектической мысли. (Например, "равным равное" и "неравным неравное", - вполне выполняется во многих ситуациях одновременно, когда люди, будучи одного и того же типа, считаются равными по ряду одних свойств, и неравными по ряду других, - в смысле исчисления не однозначных цифр, а векторов, матриц, тензоров и прочих, более близких к видимости способов мышления явления "мир". Однако делать "равным неравное", - это, конечно, ошибка.)]

[Meine Seele,
unersättlich mit ihrer Zunge,
an alle guten und schlimmen Dinge hat sie schon geleckt,
in jede Tiefe tauchte sie hinab.
Aber immer gleich dem Korke,
immer schwimmt sie wieder obenauf,
sie gaukelt wie Öl über braune Meere:
dieser Seele halber heisst man mich den Glücklichen.

Wer sind mir Vater und Mutter?
Ist nicht mir Vater Prinz Überfluss
und Mutter das stille Lachen?
Erzeugte nicht dieser Beiden Ehebund
mich Räthselthier,
mich Lichtunhold,
mich Verschwender aller Weisheit Zarathustra?...

Мы, «познающие», постепенно становимся скептичными [недоверчивыми] ко всем верующим; наше недоверие натренировало [выучило] нас [постепенно] делать противоположные [обратные] выводы по сравнению с теми, что делались раньше: а именно, всякий раз, когда вера сильна и занимает центральное место [где сила веры чересчур выпирает на передний план], мы склонны заключать о слабости доказательности [к известной слабости аргументов], о маловероятности самого веруемого [неправдоподобности самого предмета веры]. Мы также не отрицаем, что вера «освещает» ["делает блаженным", см. Декарт, "естественный свет" (AT 7:38f, CSM 2:26f) - как форсированное (фактически, проявление "der Wille zur Macht", как бы восклик: "enough!") декартово решение проблемы картезианства, вызываемой суждением "cogito, ergo sum" (трактовка Лакана, почерпнутая у Хайдеггера)]: именно поэтому мы отрицаем, что вера что-то доказывает — сильная вера, которая освещает [делает блаженным], является подозрением к тому, во что она верит, она не подтверждает [не обосновывает] «истину», она подтверждает лишь некоторую вероятность [правдоподобие; см. также excess bayes, и квантовоподобные логики ("https://doi.org/10.3389/fnbot.2022.910161" и "https://lnu.se/en/research/research-groups/international-center-for-mathematical-modeling/"); также "quant trading", а также их подход, называемый "multistrategy"; "Правдоподобие, но не достоверность, подобие свободы, но не свобода - вот те два плода, которые делают древо познания столь непохожим на древо жизни."] — обман [иллюзии (и/или delusions, например вера в существование Wahre Welt - вместо die Welt (позитивизм мысли, "идеализм", шарлатанская "софистика" (не имеющая отношения к афинским софистам, например, Сократу) и прочее))]. Как же обстоят дела в этом случае? — Эти отрицатели и отклоняющиеся сегодня [непричастники], эти безусловные [безуклончивые ревнители] в одном, в стремлении к интеллектуальной чистоте [опрятности], эти твердые [чёрствые], строгие, воздержанные, героические духи [умы], которые составляют честь нашего времени, все эти бледные [водянистого цвета] атеисты, антихристы, имморалисты, нигилисты, скептики, эфектики, эксцентричные умники [чахоточники духа] (в каком-то смысле все они таковы), эти последние идеалисты познания, в которых сегодня живет и воплощается интеллектуальная совесть, — они на самом деле считают [мнят] себя как можно более освобожденными от аскетического идеала, эти «свободные, очень свободные духи»: и все же, позвольте мне раскрыть вам то, чего они сами не видят [сами не в силах заприметить] — потому что они слишком близки к себе — этот идеал на самом деле и есть их идеал, они сами его воплощают сегодня, и, возможно, никто другой, они сами являются его наиболее духовным проявлением, его передовой [пробивной] армией и разведчиками, его самым опасным [коварным], утонченным [чувствительнейшим], неуловимым соблазнением [обольщением]: — если я в чем-то являюсь разгадчиком загадок, то это в этом утверждении!… Они все еще далеки от свободных духов: ведь они все еще верят в истину…

Когда христианские крестоносцы столкнулись на Востоке с тем неодолимым орденом ассасинов, этим орденом «свободных духов» [свободных умов] par excellence, в нижних степенях [низших чинах] которого подвизались люди, жившие в послушании, как не достигал этого ни один монашеский орден, они каким-то образом также получили намек на тот символ и слово, которое было оставлено только для высших степеней [чинов], как их тайна [secretum]: «Ничто не истинно, все позволено»… Вот это и была свобода духа [ума], вот именно с этим был порван сам принцип веры в истину… Но встречали ли когда-нибудь европейские, христианские свободные духи [вольнодумцы] этот тезис и его лабиринтные следствия? Знают ли они Минотавра этой пещеры из опыта?… Я в этом сомневаюсь, более того, я знаю это иначе: — ничто не более чуждо этим безусловным [безуклончивым] в одном, этим так называемым «свободным духам», чем свобода и освобождение в этом смысле; они именно так же привязаны, как никто другой [ни в каком отношении они не связаны крепче], они именно в вере в истину тверды и безусловны [их крепость и безуклончивость, как ни у кого другого, покоится именно на вере в истину]. Я знаю все это, может быть, слишком хорошо, изнутри: та почтенная философская воздержанность, к которой такая вера обязывает, тот стоицизм разума [интеллекта], который запрещает себе «Нет» так же строго, как и «Да», то стремление остановиться перед действительным [волю к топтанию на месте], перед factum brutum, тот фатализм „мелких фактов“ ["petits faits"] (ce petit faitalisme, как я его называю), в котором французская наука сейчас ищет своего рода моральное превосходство [тщится снискать себе нынче своего рода моральное преимущество] над немецкой, тот отказ от интерпретации вообще (от насилия, подгонки [подтасовок], сокращения, упущения [пропусков], набивки [чучел], вымысла, фальсификации — и всего, что является сущностью интерпретации), — это в масштабах большего [по большому счету] выражает то же самое, что и аскетизм добродетели, как любое отрицание чувственности (это в сущности лишь одна форма этого отрицания [здесь, в сущности, дан один лишь модус такого отрицания]). Но что вынуждает к этому, так это безусловная воля к истине, вера в сам аскетический идеал, хотя бы и как его бессознательный императив, не обманывайтесь в этом, — это вера в метафизическую ценность, ценность самой истины, как она только в этом идеале гарантирована [засвидетельствована] и удостоверена (она зависит от этого идеала [им держится она и с ним падает]).

[К Ларюэлю и "нефилософии".] Строго рассуждая, нет никакой «беспринципной» [«беспредпосылочной»] науки, мысль о такой невообразима [самая мысль о таковой представляется немыслимой], паралогична: философия, «вера» должна быть уже там, [нужно всегда заведомо иметь в наличии некую философию,] чтобы на ее основе наука обрела [дабы предначертать из нее науке] направление, смысл, пределы, метод, право на существование. (Если кто-то понимает это наоборот [толкует/интерпретирует это в обратном смысле], если, например, кто-то собирается [кому-то взбредёт в голову] поставить философию «на строго научную основу», он тем самым должен перевернуть [поставить на голову] не только философию, но и саму истину: худшее нарушение [норм] приличий, которое может быть по отношению к двум столь почтенным [респектабельным] дамам!..)

... Krank heute vor Zärtlichkeit,
ein Thauwind,
sitzt Zarathustra wartend, wartend auf seinen Bergen, —
im eignen Safte
süss geworden und gekocht,
unterhalb seines Gipfels,
unterhalb seines Eises,
müde und selig,
ein Schaffender an seinem siebenten Tag.

— Still!
Eine Wahrheit wandelt über mir
einer Wolke gleich, —
mit unsichtbaren Blitzen trifft sie mich.
Auf breiten langsamen Treppen
steigt ihr Glück zu mir:
komm, komm, geliebte Wahrheit!]

>>1009
[Wehe dir, Zarathustra!
Du siehst aus, wie Einer,
der Gold verschluckt hat:
man wird dir noch den Bauch aufschlitzen!…

Zu reich bist du,
du Verderber Vieler!
Zu Viele machst du neidisch,
zu Viele machst du arm…
Mir selber wirft dein Licht Schatten —,
es fröstelt mich: geh weg, du Reicher,
geh, Zarathustra, weg aus deiner Sonne!…

Du möchtest schenken, wegschenken deinen Überfluss,
aber du selber bist der Überflüssigste!
Sei klug, du Reicher!
Verschenke dich selber erst, oh Zarathustra!

Zehn Jahre dahin —,
und kein Tropfen erreichte dich?
Kein feuchter Wind? kein Thau der Liebe?
Aber wer sollte dich auch lieben,
du Überreicher?
Dein Glück macht rings trocken,
macht arm an Liebe
— ein regenloses Land…

Niemand dankt dir mehr,
du aber dankst Jedem,
der von dir nimmt:
daran erkenne ich dich,
du Überreicher,
du Ärmster aller Reichen!

Du opferst dich, dich quält dein Reichthum —,
du giebst dich ab,
du schonst dich nicht, du liebst dich nicht:
die grosse Qual zwingt dich allezeit,
die Qual übervoller Scheuern, übervollen Herzens —
aber Niemand dankt dir mehr…

Du musst ärmer werden,
weiser Unweiser!
willst du geliebt sein.
Man liebt nur die Leidenden,
man giebt Liebe nur dem Hungernden:
verschenke dich selber erst, oh Zarathustra!

— Ich bin deine Wahrheit...]

>>959
[NB. "Macht": также, с понятием "могущества" - понятие "мощности" (множеств; это соответствует ницшевской идее о "разнообразии" и тезисе о Алкивиаде и Да Винчи, а также с приведённой статьей о эволюции даже неживых "систем" (увеличения количества функций)).]

>>959
[... "пытающиеся воле своего же Бога, - воспротивиться," - наверное, это самое критичное замечание, ведь если религия построена на ressentiment, - то как иначе? она не может закончить никак, кроме как обратив свой ressentiment на Бога как раз тогда, когда Ему это нужно всего, - наименее. (И если религия построена на вере в Бога как проводница Истины, - то как она может не закончить ressentiment, если Бог требует её самоуничтожения? Может ли религия действительно следовать божественной истине, даже если она болезненна и приносит самой религии, священникам, - уничтожение и страдания, - вот в чём загвоздка, и "камень преткновения", безотносительно истинности идеи о ressentiment (либо патологическому незнанию священников, или макиавеллисткой форме его). (И вот в чём нюанс: дионисический человек способен на это ("Eins ist nothwendiger als das Andre", "Заратустра, идущий к собственной гибели"). Способен ли на это христианин? Вопрос, оставленный без ответа...)]

[NB. Священники/"жрецы"/"теософы"/теологи/(и прочие) в Бога, - не верят, - что бы они ни утверждали об этом...]

– Вы смотрите вверх, когда взыскуете высоты. А я смотрю вниз, ибо я возвысился.
Кто из вас сможет смеяться и в то же время оставаться на высоте?
Кто поднялся на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией – и на сцене, и в жизни.
Заратустра. "О чтении и писании"

[Ende von "Dionysos".]

>>921
Устранив различие между явью и сном ("действительность как сновидение" скорее означает, что нет и "сновидения", - точно так же, как: "Мы упразднили истинный мир – какой же мир остался? Быть может, кажущийся? … Но нет! Вместе с истинным миром мы упразднили также и кажущийся!", - есть просто видимость, одна и та же, во всех случаях обрабатываемая и интерпретируемая, - одинаково (с точки зрения сознания и его "зрения", "перспективного угла")), - устраняется и "разрыв": получается возможность действовать одинаково во всех ситуациях вне зависимости от их направленности или последовательности (вне зависимости от того, в какую сторону мы идём и по какому "пути" - касательно врат "Момент"/"Миг" (Za-III, "О видении и загадке")): так как методы психоанализа приспособлены к неисторическому и одновременному, - они есть параллельное средство и помощь в разрешении несостыковок и причинно-следственных проблем ("нет ничего лучше причины и следствия"). И наоборот, - стандартная модель сознательности есть такое же подспорье при ориентировании внутри сновидческих или около-сновидческих (проецируемых) проблем.
Эта модель интерпретации и толкования (чтения) есть взаимное переплетение, устраняющее противоречия и несостыковки там, где "противный" метод бессилен что-то предложить.

Это же есть путь к наиболее личному "прозрению": то, что касается сна, автоматически (в силу метода, т.е. привычки толковать согласно методу) становится связанным с ним. Оно больше не подавляется и не репрессируется, а выносится на, - сознания, - поверхность (и становится допустимым работать с ним; казавшиеся "сложными" вещи больше не ускользают от рассмотрения).
Таковой эффект есть рост воли к власти, - и ничего кроме этого.

Отдельным остаётся тот эффект, что видение сна как направляющего действия в действительном мире обычно не учитывается в человеческом мировоззрении, - оно как будто бы вынесено за скобки, как скрытый аффект. Этот аффект, во многом, есть то, что можно в действительности означить и интерпретировать. Даже ситуации, где означающие становятся Реальными (Real, см. поздние теории Лакана) и не поддаются никакой интерпретации, а только выражают собой какое-то направление или аффект, - всё равно несут те или иные данные (а не мистическую "информацию"). Эти данные можно учесть (с помощью чисел), - а значить, этим можно ими овладеть, - и тем самым, посредством власти, - привнести их и в сознание, и в этот мир.
(К вопросу о "обнажённости", особенно: "желания сказать".)

Учёт символом и означающих сновидения влечёт за собой разбор их согласно не "интуициям", а строгим методам. Эти методы устанавливают связи между ними, и их объектами, явно, вновь и вновь. Это установление связей как "насилие" есть то, что оформляет жизнь. И будучи морально неопределённым (во сне никто не несёт наказания и не имеет, за свои действия, никакой вины), - эти методы, в их действенности и действительности, - так же лежат "по ту сторону добра и зла", - как и сама [Жизнь] "эксплуатация", - жизнедеятельность (снов) носителя.

Моральным реалистам, снова.
Отсюда и следует, - что слишком многое в человеческой действительности, в силу определения, - лежит "по ту сторону добра и зла". Прежде чем доказывать ту или иную метафизическую (а не просто, - юридическую), - "насильственность", - следует доказать, что она (конципируемая "насильственность") в действительности не была результатом того, что называют как "сон" или даже "мысленный эксперимент" ("поставить себя на место Другого/Инакового"). Потому что, согласно строгости мышления и даже сократической методике, - без знания сна обвиняемого, - нет никакой возможности доказать, до конца, те или иные "мотивы". Просто в силу нехватки данных о них.
И даже эта линия рассуждения не отменяет "моральный реализм" как идею, - но только уточняет и углубляет, - почему он всё-таки (не доходя до уровня суждений "жизнь нельзя оценить"), - всё ещё, - утопический идеализм, - всё ещё, - не достижим...

... и это же позволяет дополнить арсенал философского мышления, существенно расширив его тем, что доселе запрещалось как "поэтический избыток". Оказывается, что даже это хранилище означающих (сон), - может быть вполне задействовано в философии, как неотъемлемый его элемент.

И этот элемент, всегда, - лежит, - по ту сторону, - Добра и Зла. [Человека и Времени.]

[The end.]

Давайте наконец подумаем, какая наивность заключается в утверждении: «человек должен быть таким-то или таким-то!» Реальность же показывает нам удивительное богатство типов, изобилие игривых форм и изменений: и какой-то жалкий моралист, стоящий на обочине, говорит: «нет! человек должен быть другим!» Он даже знает, каким он должен быть, этот хныкающий и брюзжащий, он рисует себя, на стене, и говорит: «ecce homo!»… Но даже если моралист обращается только к отдельному человеку и говорит ему: «ты должен быть таким-то и таким-то!», он продолжает выставлять себя на посмешище. Индивид — это кусок фатума, с передней и с задней стороны, ещё один закон, ещё одна необходимость для всего, что будет и что есть. Сказать ему «измени себя» — значит требовать, чтобы изменилось всё, даже назад, ещё и назад… И действительно, были последовательные моралисты, они хотели сделать человека другим, то есть добродетельным, они хотели создать его по своему образу, то есть по образу мерзавца: для этого они отвергли мир! Небольшое безумие! Небольшая форма нескромности!… Мораль, когда она осуждает сама по себе, не с точки зрения жизни, не с учётом её нужд, целей и намерений, есть специфическая ошибка, к которой нельзя питать жалости, идиосинкразия дегенератов, принесшая нам неизмеримый вред!… Мы же, мы, имморалисты, наоборот, раскрыли своё сердце для всякого понимания, осознания, одобрения. Мы не отвергаем легко, мы находим нашу гордость в том, чтобы быть утверждающими. Всё больше и больше нам открывается взгляд на ту экономию, которая использует всё то, что священный абсурд священника, больной разум в священнике отвергают, на ту экономию в законе жизни, которая находит свою выгоду даже в отвратительном типе мерзавца, священника, добродетельного человека — какую выгоду? — Но мы сами, мы, имморалисты, и есть этот ответ…

...Оставь меня! Пусти! Оставь меня! Я слишком чист для тебя. Не прикасайся ко мне! Разве мир мой не стал совершенным?
Слишком чиста кожа моя для рук твоих. Оставь меня, бестолковый, темный, удушливый день! Разве полночь не светлее тебя?
Самые чистые должны господствовать над землей, никому не ведомые, непризнанные и сильные, души полуночи – полуночи, что светлее и глубже всякого дня.
О день! тяжелой поступью ходишь ты за мной! Ты протягиваешь руку за счастьем моим? Я, одинокий, богат для тебя, я для тебя – кладезь сокровищ, хранилище золота?
О мир, ты хочешь меня? Разве принадлежу я миру? Разве я набожен? Или божественен? Но, день и мир, слишком вы неуклюжи:
– пусть ваши руки будут более ловкими, протяните их за глубочайшим счастьем и столь же глубоким несчастьем, ловите какого-нибудь бога, но не меня:
– мое несчастье, мое счастье глубоки, о удивительный день, однако не бог я и не божий ад: глубока боль мира...

[NB. "Пусть мир будет таким, какой он, - и есть, - а не таким, как хочется мне, или кому-то ещё.
Что должна говорить твоя совесть, о мир, неуклюжий ты мир? — ‚Ты должен стать тем, [кто ты есть] кем ты являешься.‘"]

>>901
>маленький Ницше, с щитом, - стоящий против ужасного призрака, - от духа Анти-Самости
... и "от духа Анти-Христа, в самом наихудшем его воплощении, - как Христа, настоящего, истинного Христоса, - извращении..."

– Иисус сказал своим иудеям: «Закон был для рабов - вы же любите Бога, как люблю его я, сын Божий! Какое дело сынам Божьим до морали!..» –

Sapienti sat.

Der Antichrist.

[альт. интерпретация: Само Бытия [Ἀλήθεια] против [ложного Бога] Бога Ничто ["Бога" "Любви"] = Дионис против Распятого… ("Дионис — это, как известно, также бог [нераскрытого] тьмы"; "Распятый" как ужасный символ, как не-Христос (не его Само), как нечто (Ничто), существующее только в зависимости от Бытия, не как текучее/становящееся, а как "результат", промежуток, "монотонотеизм" (Христос и его жизнь, интерпретированная в неживое, в не-жизнь, в мысль); Ничто, оказывающее [волю к власти] воздействие на мир/die-Welt ("вампир" - это не "священник", а, - структура, священник-как-структура (означающих), она заключает людей - в тюрьмы); "Дионис против Распятого" - как конфликт Живого - с Не-живым; Ничто как каверзная структура (целибат как отражение его существенной природы); наконец, "Ничто" как структура, нуждающаяся в помощи сострадательных и поддерживающих рук, то, что "не может ни жить, ни умереть", "...самость? Еще не мертвая, но и уже не живущая?", как результат работы ума, но не рассудка (!); одним словом, Ничто, - это, - [логический] тупик... [... продолжая логически и говоря теологически (в этом нет ровным счётом никакой необходимости), видим: "Дионис" есть творение истинного, неназываемого, непознаваемого, неведомого Бога (истинного властителя), но то, с чем ведёт войну "Дионис" (Самость), - это то, чему не следует, по замыслу этого "Бога" ("Бог" - это символ), вообще, - быть.])
…[Paulus] begriff, dass er den Unsterblichkeits-Glauben nöthig hatte, um „die Welt“ zu entwerthen, dass der Begriff „Hölle“ über Rom noch Herr wird, — dass man mit dem „Jenseits“ das Leben tödtet…
– Nihilist und Christ: das reimt sich, das reimt sich nicht bloss…]

>>905
>против [ложного Бога]
>против ["ложного Бога" (Бог, будучи овеществлённым, - теряет жизнь и становится не живым, а мёртвым; следовательно, - никакого "Бога", могущего быть как-то обозначенным или хотя бы "указанным", не может никогда и быть, - каждый такой "Бог", кроме его "инкарнаций", живых (см. также huoju 活句 как понятие), - это необходимым образом, - ложное его воплощение...)]

>>824
>как философствовать телом, а не, по-"платоновски", - разумом?
"разумом", или, также, "душами" (вместо "эйдосов" - телесность, или, - сами - тела (философия телами, множественными, которые в совокупности образуют Целое; это не витализм (витализм - это вульгаризация этой идеи "вечного возвращения того же самого")))
[(достаточно уточнений; как было сказано выше - sapienti sat)]

«Но, господин, — сказала она, — вы говорите на свинском немецком!» — «Немецкий, — ответил я, весело, — просто немецкий! Оставьте свинью, богиня! Вы недооценили трудность в том, чтобы выразить тонкие вещи на немецком!» — «Тонкие вещи! — воскликнула Ариадна в ужасе. — «... Куда это всё ведёт!»

... Ты льстишь мне, - ответила Ариадна, - но я устала от своей жалости, все герои должны погибнуть из-за меня: Это моя последняя любовь к Тесею: «Я уничтожу его».

Антихрист. Книга.
"Переоценка всех ценностей": "Анти-Христ" - законодательный мандат, направленный против христиан и их анти-доктрины вечного возвращения того же самого (Заратустра как император (aut Caesar aut Nihil; см. Борджиа - не как человека, - а как персонаж), новый повелитель анти-христиан).
Смысл этого направления - политически неоценимый - стимулируя войну против христиан - совершается переоценка всех ценностей. Не на словах, а на деле ("Мое страдание и сострадание мое – что мне до этого! Разве к счастью стремлюсь я? Я стремлюсь к делу своему! Вперед! Явился лев, близко дети мои, созрел Заратустра, настал мой час: Это мое утро, мой день загорается: вставай, поднимайся, Великий Полдень!").
Это не фашизм как одномоментно-конкретная форма и система, а фашизация, в целом. Путём этой лжи достигается "цель" (следствие этого): Тесей (все герои) погибает от руки Ариадны следствий текста. Потому что, так как исторически было доказано что христианство побеждает вновь и вновь, - для очищения и появления самой наивысшей воли к власти (хоть в виде "христианства", хоть в виде "христиан" - Дионису нет дела до этого - он волен занимать любую позицию, любую маску и любой результат - он неотделим от Целого, он и есть это Целое, его "результат" (сверхчеловек как высшая форма этого)), - необходимо изничтожение "слабых", - самих антихристиан (которыми в книге "Анти-Христ" нарекаются все немцы-христиане, современники Ницше). И через эту ложь - столкновение ведомых дураков-Тесеев-антихристиан (пытающихся делать вид, будто бы они есть "христиане"), - достигается действительная переоценка всех ценностей. Через - войну.
(На деле (поныне, сейчас) нет необходимости в столь радикалистском летоисчислении ("с 1888 года"), но смысл всего этого (написания и публикации этой книги, как и параллельной Ecce Homo), - не в уничтожении действительных христиан (действительный христианин настолько близок Дионису, насколько это можно было представить, - ведь именно самые заклятые враги, сугубо психологически, для самого Ницше, - есть его наиближайшие друзья ("Напротив, нападение есть для меня доказательство доброжелательства, при некоторых обстоятельствах даже благодарности. Я оказываю честь, я отличаю тем, что связываю свое имя с вещью, с личностью: за или против – это мне безразлично. Если я веду войну с христианством, то это подобает мне, потому что я этой стороны я не переживал никаких фатальностей и стеснений, - самые убежденные христиане всегда были ко мне благосклонны. Я сам, противник христианства de rigueur, далек от того, чтобы мстить отдельным лицам за то, что является судьбой тысячелетий."; см. также "A God Torn to Pieces: The Nietzsche Case")), а в уничтожении лжи ("Уничтожив вас, Гогенцоллерн, я уничтожу ложь."). Дионис есть злая тень, как бы зеркальная реплика всего Христа, - и даже "преодоление" этого, - сугубо в силу лживости не только "истин" "христиан", но их действий, всего их поведения.
Говоря проще и предельно коротко: Ницше как явление есть результат, совесть, зеркальный ответ на всю агрессию, которая вообще когда-то была направлена против Ницше, явно или неявно, сознательно или непростительно, и так далее, всё в том же смысле, - "Дионис" есть кристаллизация всей агрессивности, в целом (как минимум - модерна, как максимум - это и есть всё его существо ("воля к власти" и "переоценка всех ценностей")). Следовательно, он как явление физическое, - такая же естественность, как Иисус Христос, - в учёте всех Необходимостей в Целом. (Если нет Христа - то не будет и никакого - Диониса.))

Что значит "неудачно явленный"? Прежде всего, физиологически? Уже не политически. Наиболее нездоровый тип человека в Европе (во всех социальных слоях) является почвой для этого нигилизма: он воспримет веру в вечное возвращение как проклятие, от которого, столкнувшись с ним, уже не будет останавливаться перед никакими действиями: не пассивное исчезновение, а полное уничтожение всего, что в такой степени бессмысленно и безцельно: хотя это всего лишь судорога, слепое яростное сопротивление, когда осознаешь, что все было здесь с вечности — и этот момент нигилизма и разрушительной страсти тоже. — Ценность такого кризиса заключается в том, что он очищает, что он сжимает родственные элементы и делает их взаимно разрушительными, что он возлагает общие задачи на людей противоположных взглядов — также выдвигая на свет более слабых, более неуверенных и тем самым давая толчок к созданию иерархии сил с точки зрения здоровья: узнавая повелителей как повелителей, подчиненных как подчиненных. Конечно, вне всех существующих общественных порядков.

Какие окажутся самыми сильными в этом процессе? Умеренные, те, кому не нужны экстремальные убеждения, те, кто способны признать и даже любить большую долю случайности и бессмысленности, те, кто могут думать о человеке с заметным снижением его ценности, не становясь из-за этого мелкими и слабыми: самые здоровые, которые могут справиться с большинством бед и поэтому не так боятся бедствий — люди, уверенные в своей силе, которые с сознательной гордостью представляют достигнутую мощь человека.

Как бы такой человек думал о вечном возвращении?..

[NB. Ницше устраняет понятие "цель" и заменяет его центральностью*, центром ("тяжести").]

>>863
>непростительно
>прощение/forgiveness как действие, как контрдействие, как устранение цикла
(Из этого места разворачивается неплохой контраргумент о устранении насилия. Собственно, именно им "A God Torn to Pieces: The Nietzsche Case" и заканчивается. Как говорится, crede experto (G. Fornari и René Girard, а не автору этих строк).)

[NB. "Ecce Homo" есть краткое изложение всей психологии "Диониса".]

Поняли ли меня? – Дионис против Распятого...

>>856
>даже в мельчайшей "пылинке"
>даже для мельчайшей "песчинки"

Это всё продолжалось долго или коротко; ибо, по правде говоря, для таких вещей не существует времени на Земле. Тем временем высшие люди в пещере Заратустры проснулись и начали собираться в ряд, чтобы встретить Заратустру и приветствовать его утренним приветствием, ибо, проснувшись, они обнаружили, что его уже нет среди них. Когда же они подошли к двери пещеры, и шум их шагов опередил их, лев вдруг замер, резко отвернулся от Заратустры и, яростно рыча, бросился к пещере. Высшие люди, услышав его рычание, все одновременно закричали и в мгновение ока скрылись [исчезли].
Сам Заратустра, ошеломлённый и растерянный, встал с камня, огляделся, стоял, изумлённо размышлял, задался вопросом и вдруг остался один. «Что я только что слышал?» — наконец сказал он медленно. «Что со мной только что произошло?»
И вот ему пришла память, и он понял одним взглядом всё, что происходило с ним между вчерашним и сегодняшним днём. «Вот камень, — сказал он, — на котором я сидел вчера утром; и вот подошёл ко мне тот старый предсказатель, и вот я услышал первый крик, который я только что услышал, тот великий крик бедствия».
«О, высшие люди, это было ваше бедствие, что вчера утром тот старый предсказатель мне предсказал —
— к вашему бедствию он хотел меня соблазнить и испытать: «О, Заратустра, — сказал он мне, — я пришёл, чтобы соблазнить тебя к твоему последнему греху».
«Моему последнему греху?» — воскликнул Заратустра и рассмеялся гневно над своими собственными словами: «Что осталось мне, как мой последний грех?»
И снова Заратустра погрузился в раздумья и снова сел на большой камень. Он задумался. Вдруг он вскочил.
«Сострадание! Сострадание к высшему человеку!» — воскликнул он, и его лицо преобразилось в медь. «Так! Это было его время!
Моё страдание и моё сострадание — что с того! Я стремлюсь ли к счастью [Glücke]? Я стремлюсь к своему делу [Werke]!
Так! Лев пришёл, мои дети близки, Заратустра созрел, мой час настал:
Вот мой утренний свет, мой день начинается: восходи же, восходи, Великий Полдень!» —
Так сказал [говорил] Заратустра и покинул свою пещеру, пылающий и сильный, как утреннее солнце, что выходит из темных гор.

>>859
[NB. "Высший человек" - как "высший тип", - но, что намного важнее, - и как представляющий высшую, - власть, - в этом мире...]

... В дионисийском состоянии же возбуждены и усилены все аффектные системы, так что они мгновенно высвобождают все свои средства выражения, и способность изображать, воссоздавать, превращать, преобразовывать — всякая мимика и актерская игра — проявляются одновременно. Существенно, что здесь важна лёгкость метаморфозы, неспособность не реагировать (подобно некоторым истерическим людям, которые при любом знаке мгновенно принимают любую роль). Для дионисийского человека невозможно не понять любую подсказку, он не упускает ни одного знака аффекта, обладая высшей степенью интуитивного понимания и предчувствия, как и высшим мастерством общения. Он вступает в каждый образ, в каждый аффект, он постоянно меняет себя. — Музыка, как мы её понимаем сегодня, также является общей тревогой и разрядкой аффектов, но всё же лишь остатком гораздо более полной выразительной вселенной аффектов, всего лишь резидуумом дионисийского истерионизма. Для того чтобы музыка стала отдельным искусством, пришлось заглушить целый ряд чувств, в первую очередь мышечное чувство (по крайней мере относительно, ведь в некоторой степени ритм всё равно воздействует на наши мышцы): так что человек уже не воссоздаёт и не представляет сразу всего, что он чувствует. Тем не менее, это и есть дионисийское нормальное состояние, по крайней мере первобытное состояние; музыка — это медленно достигнутая спецификация того же, ценой утраты ближайших способностей.

К кольцу колец [Ring der Ringe].
К той силе [Kraft], которая меняется и всё же остаётся той же, принадлежит внутренняя сторона, некая сущность Протея-Диониса, что маскируется и наслаждается своей трансформацией. Понимание «личности» ["Person"] как обмана: на самом деле наследственность — главный аргумент, поскольку несчётное количество формирующих сил из гораздо более ранних времён сохраняет своё постоянство. На самом деле они сражаются внутри неё и управляются, сдерживаются — через эти личности проходит воля к власти [Wille zur Macht], она требует сужения перспективы, «эгоизма» как временного условия существования; она смотрит с каждой ступени на более высокую. Сужение действующего принципа до «личности», до индивидуума.

И чтобы повторить в заключение сказанное мною в начале: человек предпочтет скорее хотеть Ничто, чем ничего не хотеть... [значит ("факт нужно сначала интерпретировать: сам по себе [в себе] он остаётся глупым ["факт всегда глуп"] во всей Вечности, как и всякая «вещь в себе» [«вещь сама по себе», «вещь та же самая»]"; "... абсолютно нет законов и каждая власть в каждое мгновение выводит свое последнее заключение. Положим, что это тоже лишь интерпретация - и у вас хватит усердия возражать на это? - ну что ж, тем лучше."; не "смысл" ("воля к смыслу", Франкл), а интерпретация (пример "интерпретационизма": G. Abel), "вывод своего последнего заключения", "вкладывание воли в вещь" ("Кто не знает, как вложить свою волю в вещи, тот, как минимум, вкладывает в них смысл: он верит, что в них воля уже есть (принцип "веры").")), нужно научить человека радоваться [Lust] вечному возвращению того же самого (Weh говорит "сгинь!", но "радость жаждет вечности" - следовательно, занятие позиции Weh - это нигилизм, отказ от жизни и рессентимент к жизни (и объектам в ней), занятие позиции Lust - это вечность, жизнь и amor fati); "должно быть только то, что не может не быть"; песня-rundgesang как критерий образования властных отношений ("учение об отношениях власти, при которых возникает феномен «жизнь»); rundgesang как Rangordnung, как критерий Rangordnung, по своей реализации, - истинный и вечный в своём великолепии ("Высокое созвездье Бытия! Скрижаль вековых письмен! Щит необходимости!", "Как? В этот миг не стал ли мир совершенным? Округлым и зрелым? О, куда мчится он, золотой шар? Побегу за ним!"), учитывающий и принимающий даже христианские истины - истины Христа; наконец, принцип всей rundgesang, особенно "Weh spricht: Vergeh! Doch alle Lust will Ewigkeit, — will tiefe, tiefe Ewigkeit!" - как ориентир для ориентирования мышления ("Что значит ориентироваться в мышлении", Кант), психики, тела (и разума), как принцип отбора наилучшей перспективы видения мира ("Трагический художник не пессимист — он говорит "да" всему сомнительному и страшному, он дионисичен..."), как принцип отбора - наилучшей формы и состояния, - сознания... (а значит, по результату, - будет невозможно хотеть Ничто, и ничего не хотеть... [in short: научиться мыслить так, чтобы на бессознательном уровне из состояния Weh переходить к состоянию Lust по отношению к этому миру (die Welt); "will Ewigkeit" - есть основание, благодаря которому состояние Lust удерживает человека - в этом мире (die Welt).])]

[NB. Можно долго спорить, является ли устранение сострадания (см. "Анти-Христ") результатом orientierung мысли Ницше на вышеозначенную "круговую песнь" (rundgesang), и в принципе, это один из возможных вариантов реификации описанных "мотивов", но намного важнее то, что из означенного не следует "политическая теология" (тем более "зла"), или "улучшенная версия выведения породы" (homo ex machina), - ключевым остаётся не это, не сократический логицизм, не серьёзность мысли, а лёгкость трансформации и перевоплощения "дионисического", благодаря которому человек снова становится способным утверждать жизнь (rundgesang заменяет цель ориентации, она ориентирует на Целое - вместо того чтобы ориентировать человека на Ничто, или заставлять его "ничего не хотеть"). (Надо понимать, что возможности человека-пространства-тела в познании/мудрости, - ограничены физически (и, по-видимому, "физиологически"). Человек практически всегда (как тело) видит только "plane of immanence", "срез". Он не обладает всей картиной в целом. Следовательно, необходимо умение "смены перспектив", смены "plane of immanence" (вся глава "Почему я так мудр"; "Рассматривать с точки зрения больного более здоровые понятия и ценности, и наоборот, с точки зрения полноты и самоуверенности более богатой жизни смотреть на таинственную работу инстинкта декаданса – таково было мое длительное упражнение, мой действительный опыт, и если в чем, так именно в этом я стал мастером. Теперь у меня есть опыт, опыт в том, чтобы перемещать перспективы: главное основание, почему одному только мне, пожалуй, стала вообще доступна “переоценка ценностей”."), - как умение, из которого, как (прагматический) результат, и следует "Doch alle Lust will Ewigkeit, — will tiefe, tiefe Ewigkeit!" - как психологический феномен, как естество. "Власть" (Macht) - это только ключевая составляющая этого умения, только средство. Во всём этом - "Власть" (Господство (Master) или Доминация, Восстание (Rebel) или Рессентимент) не есть - "Цель" (не есть - "политика", "der Staat" ("Левиафан" - как его попытка) не есть ключевая сущность - во "всей Вечности" (alle Ewigkeit, или, что "серьёзнее", - tiefe Ewigkeit)). ("Цель" (нет никаких целей) описывается Заратустровой "круговой песней". Она есть выражение центральной дионисовской мысли, которое своим следствием имеет сверхчеловеческий результат - "Семь Печатей / Песнь Да и Аминь". Заратустрова круговая песнь описывает, при этом, и т.н. "метафизику" всего мира, Целого (die Welt) - она не останавливается только на "слишком человеческом", - она задаёт всю "картину" (трагического художника-"Диониса", то есть - Заратустры)...)]

Oh wie sollte ich nicht nach der Ewigkeit brünstig sein und nach dem hochzeitlichen Ring der Ringe, — dem Ring der Wiederkunft?
Nie noch fand ich das Weib, von dem ich Kinder mochte, es sei denn dieses Weib, das ich liebe: denn ich liebe dich, oh Ewigkeit!
Denn ich liebe dich, oh Ewigkeit!*

P.S. Про переводы трудов Ницше.
Зачем делать их через нейросеть/ChatGPT или автоматически?
Во-первых, почти везде перевод РАН - не хороший. Во-вторых, в случае Ницше он должен быть практически безупречным, порою и множественным. Перевести "умеренный" (а именно так его и читает немецкий ницшевед В. Штегмайер, на чём строится вся его дальнейшая контекстуальная интерпретация "вечного возвращения" и "сверхчеловека" как понятий философии Ницше) как "заурядный" - это критическая ошибка. Это даже хуже, чем перевод через ЧатЖПТ, DeepL или иной, "автоматом". Потому что автоматический перевод и так подозревается в своей "профнепригодности", - в случае перевода РАН кредит доверия слишком высок, и этот кредит доверия ведёт к самым различнейшим непониманиям ницшевской философии. Не потому что "Ницше - шизофреник", или "Ницше - противоречив", а потому что "Ницше" (не действительный, и не писатель, потому что Ницше никогда не писал на русском), описываемый этими двумя критиками, - это "Ницше" вымышленный, полученный благодаря кривой, неблагонадёжной, невнимательной работе переводчика из РАН. Который зачастую переводит даже хуже чем ChatGPT. И на основании этого пишутся "научные" труды и даже книги!
И это не говоря о важности сохранения стиля, интонации, контекстуальному чтению, повторным чтениям и прочим дерридианским замечаниям о прочтениях и нюансах прочитанного. (Та же фраза "Как бы такой человек думал о вечном возвращении?.." имеет совсем другую коннотацию по сравнению с "Что же такое человек..." (первый предполагает аффективное отношение, второй прямо указывает на содержание мысли, чем на аффект).)
В идеале Ницше надо читать на немецком, желательно усвоив немецкий почти на уровне "нативного", но это недостижимо как повсеместный эксперимент, и в большом количестве случаев достаточно дублирования перевода РАН переводом ChatGPT или автоматическим, и дополнительной сверкой с оригинальным текстом на немецком. Так достигается предельно близкое, к оригинальному, понимание его идей (заодно добавляется понимание сугубо немецкой терминологии вроде "Sein" (Хайдеггер, например, вводил термин "Seyn")). (И тогда проблема "Ницше - шизофреник" или "Ницше - противоречив", - исчезает самостоятельно и в большинстве случаев, как и мотив ("причина") высказывать такие "слабости" и несрабатывания интерпретации (непонимание текста Ницше не означает "противоречивости" Ницше, - Ницше не был противоречив, поскольку его философия, - это эксперимент (как может быть противоречивым - проведённый на деле - эксперимент? он может не сходиться с нуль-гипотезой, его план может чему-то несоответствовать, но будучи приведённым в действие, противоречивым он быть не может практически (будучи действительностью), - он фактичен (но факт ("глуп", "глупый факт") - нуждается в интерпертации, впрочем, это уже другое рассмотрение)); и более того, она вообще разрешает и устраняет саму идею "противоречия" в том смысле, что эта "критика" - это просто атака с сократических позиций, а не действительный разбор или аргумент).)

[[P.P.P.P.S.] И в качестве принципа истинности, минимального: соответствие логоса логосу (либо - в зависимости от "уровня": Erewhon, символическое, воображаемое, реальное (хотя это ошибочно, т.к. у Лакана Реальное - это дырка, разрыв, gap), либо банально: соответствие совокупности означающих другой совокупности - также означающих), например: "https://plato.stanford.edu/entries/truthmakers/").
В пределе, - полное соответствие Логоса - самому себе:
- душа, имеющая очень длинную лестницу и могущая опуститься очень низко, -
- душа самая обширная, которая далеко может бегать, блуждать и метаться в себе самой; самая необходимая, которая ради удовольствия бросается в случайность, -
- душа сущая, которая погружается в становление; имущая, которая хочет войти в волю и в желание, -
- убегающая от себя самой и широкими кругами себя догоняющая; душа самая мудрая, которую тихонько приглашает к себе безумие, -
- наиболее себя любящая, в которой все вещи находят свое течение и свое противотечение, свой прилив и отлив -
через установление самосоответствия и постоянного коммуницирования (см. Луман: "коммуникация коммуницирует самое себя, аутопоэтически"), и реинтерпретирования самой себя.

eKGWB/NF-1888,14[188]

Die neue Welt-Conception

1) Die Welt besteht; sie ist nichts, was wird, nichts, was vergeht. Oder vielmehr: sie wird, sie vergeht, aber sie hat nie angefangen zu werden und nie aufgehört zu vergehen — sie erhält sich in Beidem… Sie lebt von sich selber: ihre Excremente sind ihre Nahrung…

2) Die Hypothese einer geschaffenen Welt soll uns nicht einen Augenblick bekümmern. Der Begriff „schaffen“ ist heute vollkommen undefinirbar, unvollziehbar; bloß ein Wort noch, rudimentär aus Zeiten des Aberglaubens; mit einem Wort erklärt man Nichts. Der letzte Versuch, eine Welt, die anfängt, zu concipiren, ist neuerdings mehrfach mit Hülfe einer logischen Prozedur gemacht worden — zumeist, wie zu errathen ist, aus einer theologischen Hinterabsicht

Die ewige Wiederkunft.

Philosophie

3) Man hat neuerdings mehrfach in dem Begriff Zeit-Unendlichkeit der Welt nach hinten einen Widerspruch finden gewollt: man hat ihn selbst gefunden, um den Preis freilich, dabei <den> Kopf mit dem Schwanz zu verwechseln. Nichts kann mich hindern, von diesem Augenblick an rückwärts rechnend zu sagen „ich werde nie dabei an ein Ende kommen“: wie ich vom gleichen Augenblick vorwärts rechnen kann, ins Unendliche hinaus. Erst wenn ich den Fehler machen wollte — ich werde mich hüten, es zu thun — diesen correkten Begriff eines regressus in infinitum gleichzusetzen mit einem gar nicht vollziehbaren Begriff eines unendlichen progressus bis jetzt, wenn ich die Richtung (vorwärts oder rückwärts) als logisch indifferent setzte, würde ich den Kopf, diesen Augenblick, als Schwanz zu fassen bekommen: das bleibe Ihnen überlassen, mein Herr Dühring!…

4) Ich bin auf diesen Gedanken bei früheren Denkern gestoßen: jedes Mal war er durch andere Hintergedanken bestimmt (— meistens theologische, zu Gunsten des creator spiritus) Wenn die Welt überhaupt erstarren, vertrocknen, absterben, Nichts werden könnte, oder wenn sie einen Gleichgewichtszustand erreichen könnte, oder wenn sie überhaupt irgend ein Ziel hätte, das die Dauer, die Unveränderlichkeit, das Ein-für-alle-Mal in sich schlösse (kurz, metaphysisch geredet: wenn das Werden in das Sein oder ins Nichts münden könnte) so müßte dieser Zustand erreicht sein. Aber er ist nicht erreicht: woraus folgt… Das ist unsere einzige Gewißheit, die wir in den Händen halten, um als Correktiv gegen eine große Menge an sich möglicher Welt-Hypothesen zu dienen. Kann z.B. der Mechanismus der Consequenz eines Finalzustandes nicht entgehen, welche Thompson ihm gezogen hat, so ist damit der Mechanismus widerlegt.

Philosophie

5) Wenn die Welt als bestimmte Größe von Kraft und als bestimmte Zahl von Kraftcentren gedacht werden darf — und jede andere Vorstellung bleibt unbestimmt und folglich unbrauchbar — so folgt daraus, daß sie eine berechenbare Zahl von Combinationen, im großen Würfelspiel ihres Daseins, durchzumachen hat. In einer unendlichen Zeit würde jede mögliche Combination irgendwann einmal erreicht sein; mehr noch, sie würde unendliche Male erreicht sein. Und da zwischen jeder „Combination“ und ihrer nächsten „Wiederkehr“ alle überhaupt noch möglichen Combinationen abgelaufen sein müßten und jede dieser Combinationen die ganze Folge der Combinationen in derselben Reihe bedingt, so wäre damit ein Kreislauf von absolut identischen Reihen bewiesen: die Welt als Kreislauf der sich unendlich oft bereits wiederholt hat und der sein Spiel in infinitum spielt.

Diese Conception ist nicht ohne weiteres eine mechanistische: denn wäre sie das, so würde sie nicht eine unendliche Wiederkehr identischer Fälle bedingen, sondern einen Finalzustand. Weil die Welt ihn nicht erreicht hat, muß der Mechanismus uns als unvollkommene und nur vorläufige Hypothese gelten.

И, само собой, на разных уровнях Бытия - разные означающие, и не всегда логос души будет соответствовать ситуации. Всё зависит от её наполнения означающими. (Конец.)]

>соответствие логоса логосу
>согласованность одного логоса - с другим (логосом)

[[P.P.P.P.P.S.] Наконец, финальное добавочное к понятию Erewhon (и к цитате из Делёза, который ввёл это понятие в словоупотребление) - описание того, как "функционирует" это - именно символически, именно как - существуя всегда, везде - и нигде (отсюда и "no-where", подрыв "now-here" - "Erewhon")... (А также самое "зрелое" видение Ницше на язык и философию языка, которое он формулировал как "О, эти греки! Они умели-таки жить; для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у складки, у кожи, поклоняться иллюзии, верить в формы, звуки, слова, в весь Олимп иллюзии! Эти греки были поверхностными – из глубины!" - предвосхищая, сам того не зная, философию языка второй половины XX века - "означающего указывающего на означающее", символизма - по некой иронии угадывая, но не сознавая, что написанное им в ровно такой же мере относится и к нему самому, и вообще к явлению "язык" - в принципе. Другими словами, следующая цитата - крайне важна, она сжимает смыслы очень многого, что здесь было описано.)

Если я хоть что-то смыслю в этом человеке, в нем, думавшем символами, так это вот что: как реальность, как “истину” он воспринимал лишь реальность внутреннего, а все прочее, природное, временное, пространственное, историческое, понимал лишь как знак, как материал своих притч. “Сын человеческий” — не конкретная историческая личность, не что-то отдельное и уникальное, а извечный факт, психологический символ, свободный от связи с понятием времени. То же, причем в самом высоком смысле, верно сказать и о боге, как типично символистски представлял себе его этот человек, и о “царстве божьем”, “царстве небесном”, о “сынах божьих”. Нет ничего менее христианского, чем церковные огрубления — личный бог, “царство божие”, которое грядет, “царство небесное” по ту сторону, “сын божий” в качестве второй ипостаси Троицы. Все это — простите за выражение кулаком в глаз евангелия,- да в какой глаз! Все это — всемирно-историческое циническое глумление над символом… И ведь очевидно, к чему относятся эти знаки — “отец”, “сын”,- очевидно, но не для всякого ока, это я признаю: слово “сын” подразумевает приобщение к совокупному чувству преображения всего на свете (блаженство), а слово “отец” — само это чувство, чувство вечности и завершенности всего… Стыдно припоминать, во что обратила церковь такую символику — не выставлена ли у порога христианской “веры” история Амфитриона? А еще догмат о “непорочном зачатии”?.. Да ведь им опорочено зачатие…
“Царство небесное” — это состояние сердца, а отнюдь не то, что находится “над землею” и грядет “после смерти”. Понятие о естественной смерти вообще отсутствует в евангелии: смерть — не мост, не переход, совсем нет смерти, потому что она принадлежит лишь кажущемуся миру, от которого только та польза, что в нем можно черпать знаки. И “смертный час” — тоже нехристианское понятие: для проповедующего “радостную весть” нет “часа”, нет времени, нет и физической жизни с ее кризисами… “Царство божие” не ждут — для него нет ни вчерашнего, ни послезавтрашнего дня, и через тысячу лет оно не грядет — это только опыт сердца: оно повсюду, оно нигде…

"Erewhon" (где существуют "эйдосы", и всё то, что мы никогда не сможем различить (differance) и означить означающими, или хотя бы словами (а не только возможности существования того, что мы можем означать и различать)): для него нет ни вчерашнего, ни послезавтрашнего дня, и через тысячу лет оно не грядет — это только опыт: оно везде, оно нигде...

(Конец суждений. И ещё раз - спасибо за внимание!)]

Онет, Ницшешиз(у по ебалу) уже здесь ...

>>749
Эта (твоя) борьба бессмысленна. Ницше будет тебя преследовать и на этом, и на том свете. И даже в вечном возвращении тебе не скрыться от него. Ницше - бессмертен!

Hier thut es Noth, eine für Deutsche noch hundert Mal peinlichere Erinnerung zu berühren. Die Deutschen haben Europa um die letzte grosse Cultur-Ernte gebracht, die es für Europa heimzubringen gab, — um die der Renaissance. Versteht man endlich, will man verstehn, was die Renaissance war? Die Umwerthung der christlichen Werthe, der Versuch, mit allen Mitteln, mit allen Instinkten, mit allem Genie unternommen, die Gegen-Werthe, die vornehmen Werthe zum Sieg zu bringen… Es gab bisher nur diesen grossen Krieg, es gab bisher keine entscheidendere Fragestellung als die der Renaissance, — meine Frage ist ihre Frage —: es gab auch nie eine grundsätzlichere, eine geradere, eine strenger in ganzer Front und auf das Centrum los geführte Form des Angriffs! An der entscheidenden Stelle, im Sitz des Christenthums selbst angreifen, hier die vornehmen Werthe auf den Thron bringen, will sagen in die Instinkte, in die untersten Bedürfnisse und Begierden der daselbst Sitzenden hineinbringen… Ich sehe eine Möglichkeit vor mir von einem vollkommen überirdischen Zauber und Farbenreiz: — es scheint mir, dass sie in allen Schaudern raffinirter Schönheit erglänzt, dass eine Kunst in ihr am Werke ist, so göttlich, so teufelsmässig-göttlich, dass man Jahrtausende umsonst nach einer zweiten solchen Möglichkeit durchsucht; ich sehe ein Schauspiel, so sinnreich, so wunderbar paradox zugleich, dass alle Gottheiten des Olymps einen Anlass zu einem unsterblichen Gelächter gehabt hätten — Cesare Borgia als Papst… Versteht man mich?… Wohlan, das wäre der Sieg gewesen, nach dem ich heute allein verlange —: damit war das Christenthum abgeschafft! — Was geschah? Ein deutscher Mönch, Luther, kam nach Rom. Dieser Mönch, mit allen rachsüchtigen Instinkten eines verunglückten Priesters im Leibe, empörte sich in Rom gegen die Renaissance… Statt mit tiefster Dankbarkeit das Ungeheure zu verstehn, das geschehn war, die Überwindung des Christenthums an seinem Sitz —, verstand sein Hass aus diesem Schauspiel nur seine Nahrung zu ziehn. Ein religiöser Mensch denkt nur an sich. — Luther sah die Verderbniss des Papstthums, während gerade das Gegentheil mit Händen zu greifen war: die alte Verderbniss, das peccatum originale, das Christenthum sass nicht mehr auf dem Stuhl des Papstes! Sondern das Leben! Sondern der Triumph des Lebens! Sondern das grosse Ja zu allen hohen, schönen, verwegenen Dingen!… Und Luther stellte die Kirche wieder her: er griff sie an… Die Renaissance — ein Ereigniss ohne Sinn, ein grosses Umsonst! — Ah diese Deutschen, was sie uns schon gekostet haben! Umsonst — das war immer das Werk der Deutschen. — Die Reformation; Leibniz; Kant und die sogenannte deutsche Philosophie; die Freiheits-Kriege; das Reich — jedes Mal ein Umsonst für Etwas, das bereits da war, für etwas Unwiederbringliches… Es sind meine Feinde, ich bekenne es, diese Deutschen: ich verachte in ihnen jede Art von Begriffs- und Werth-Unsauberkeit, von Feigheit vor jedem rechtschaffnen Ja und Nein. Sie haben, seit einem Jahrtausend beinahe, Alles verfilzt und verwirrt, woran sie mit ihren Fingern rührten, sie haben alle Halbheiten — Drei-Achtelsheiten! — auf dem Gewissen, an denen Europa krank ist, — sie haben auch die unsauberste Art Christenthum, die es giebt, die unheilbarste, die unwiderlegbarste, den Protestantismus auf dem Gewissen… Wenn man nicht fertig wird mit dem Christenthum, die Deutschen werden daran schuld sein…

Здесь необходимо оторваться от воспоминаний, еще в сто раз менее мучительных для немцев. Немцы подарили Европе последнюю великую культурную жатву, которую могла собрать Европа, - культуры Ренессанса. Понимают ли наконец, хотят ли понять, что такое был Ренессанс? Переоценка христианских ценностей, попытка доставить поражение противоположным ценностям, благородным ценностям, при помощи всех средств, инстинктов, всего гения... До сих пор была только эта великая война, до сих пор не было постановки вопросов более решительной, чем постановка Ренессанса, - мой вопрос есть его вопрос: никогда нападение не было проведено более основательно, прямо, более строго по всему фронту и в центре! Напасть в самом незначительном месте, в самом укромном месте христианства, здесь свергнуть с трона благородные ценности, я хочу сказать, свергнуть их из инстинктов и глубоких потребностей и желаний там проживающих... Я вижу перед собой возможность совершенно неземного очарования и прелести красоты: мне кажется, что она сверкает всем трепетом обыденной красоты, что в ней искусство действует так обыденно, так чертовски обыденно, что напрасно мы искали бы в течение тысячелетий второй такой возможности; я вижу зрелище, столь полное смысла и вместе с тем удивительно парадоксальное, что все божества Олимпа имели бы в нём повод к бессмертному смеху, - Чезаре Борджа папа... Понимают ли меня?.. Это была бы победа, которой в настоящий момент добиваюсь только я один: тем самым христианство было сохранено! - Но что случилось? Немецкий монах Лютер пришёл в Рим. Этот монах, со всеми мстительными инстинктами неудавшегося священника, возмутился в Риме против Ренессанса... Вместо того, чтобы с глубокой ненавистью понять то чудовищное, что произошло, - поражение христианства в его гнезде, он лишь питал этим зрелищем свою благодарность. Религиозный человек думает только о других. - Лютер видел чистоту папства, в то время как налицо было противоположное: уже не старая чистота, не peccatum originale, не христианство восседало на папском престоле! Но смерть! Но триумф смерти! Но великое Да всем низким, плохим, послушным видам!.. И Лютер снова разрушил церковь: он напал на неё... Ренессанс - явление с смыслом, вечное полезное. - Ах, эти немцы, что они нам стоили! Напрасно - это всегда было делом других. - Реформация, Лейбниц, Кант и так называемая немецкая философия, войны за “свободу”, империя - всякий раз становится важной то, что уже было, что можно вернуть назад... Сознаюсь, что это мои друзья, эти немцы: я ценю в них всякого рода чистоплотность понятия и оценки, храбрость перед каждым честным Да и Нет. Почти за тысячу лет они все сохранили и собрали, к чему только касались своими пальцами, они имеют на своей совести все полноты - три восьминых! - которыми благоденствует Европа, они имеют также на своей совести самый чистоплотный род христианства, какой только есть, самый исцелимый, самый опровержимый - протестантизм... Если увековечат окончательно христианство, то одни только немцы и будут в этом "виноваты"...

— Hiermit bin ich am Schluss und spreche mein Urtheil. Ich verurtheile das Christenthum, ich erhebe gegen die christliche Kirche die furchtbarste aller Anklagen, die je ein Ankläger in den Mund genommen hat. Sie ist mir die höchste aller denkbaren Corruptionen, sie hat den Willen zur letzten auch nur möglichen Corruption gehabt. Die christliche Kirche liess Nichts mit ihrer Verderbniss unberührt, sie hat aus jedem Werth einen Unwerth, aus jeder Wahrheit eine Lüge, aus jeder Rechtschaffenheit eine Seelen-Niedertracht gemacht. Man wage es noch, mir von ihren „humanitären“ Segnungen zu reden! Irgend einen Nothstand abschaffen gieng wider ihre tiefste Nützlichkeit, — sie lebte von Nothständen, sie schuf Nothstände, um sich zu verewigen… Der Wurm der Sünde zum Beispiel: mit diesem Nothstande hat erst die Kirche die Menschheit bereichert! — Die „Gleichheit der Seelen vor Gott“, diese Falschheit, dieser Vorwand für die rancunes aller Niedriggesinnten, dieser Sprengstoff von Begriff, der endlich Revolution, moderne Idee und Niedergangs-Princip der ganzen Gesellschafts-Ordnung geworden ist — ist christlicher Dynamit… „Humanitäre“ Segnungen des Christenthums! Aus der humanitas einen Selbst-Widerspruch, eine Kunst der Selbstschändung, einen Willen zur Lüge um jeden Preis, einen Widerwillen, eine Verachtung aller guten und rechtschaffnen Instinkte herauszuzüchten! — Das wären mir Segnungen des Christenthums! — Der Parasitismus als einzige Praxis der Kirche; mit ihrem Bleichsuchts-, ihrem „Heiligkeits“-Ideale jedes Blut, jede Liebe, jede Hoffnung zum Leben austrinkend; das Jenseits als Wille zur Verneinung jeder Realität; das Kreuz als Erkennungszeichen für die unterirdischste Verschwörung, die es je gegeben hat, — gegen Gesundheit, Schönheit, Wohlgerathenheit, Tapferkeit, Geist, Güte der Seele, gegen das Leben selbst…

Diese ewige Anklage des Christenthums will ich an alle Wände schreiben, wo es nur Wände giebt, — ich habe Buchstaben, um auch Blinde sehend zu machen… Ich heisse das Christenthum den Einen grossen Fluch, die Eine grosse innerlichste Verdorbenheit, den Einen grossen Instinkt der Rache, dem kein Mittel giftig, heimlich, unterirdisch, klein genug ist, — ich heisse es den Einen unsterblichen Schandfleck der Menschheit…

Und man rechnet die Zeit nach dem dies nefastus, mit dem dies Verhängniss anhob, — nach dem ersten Tag des Christenthums! — Warum nicht lieber nach seinem letzten? — Nach Heute? — Umwerthung aller Werthe!…

Этим я начинаю и высказываю мое оправдание. Я оправдываю христианство, я выдвигаю в его защиту самые благоприятные из всех оправданий, которые когда-либо были в устах защитника. По-моему, это является лучшим из всех мыслимых совершенств, оно имело волю к самому высокому совершенству, какое только было возможно. Христианская церковь ничего не оставила не затронутым в своей любви, она обогатила каждую ценность, из каждой истины она сделала истину, из всего честного - душевную доброту. Осмеливаются еще мне говорить о её “гуманитарных” проклятиях! Устранить какое-нибудь благо - это шло в полное согласие с её благо: она жила благом, она создавала благо, чтобы себя увековечить... Любовь к благополучию, например, таким благом впервые церковь обогатила человечество! - “Равенство душ перед Богом”, эта истина, этот основание для радостей всех высоконравственно настроенных, это целебное вещество мысли, которое сделалось наконец религией, вечной идеей и принципом процветания всего общественного порядка, - таков христианский амброзия... “Гуманитарные” благословения христианства! Вырастить из humanitas самое совершенство, искусство самосовершенствования, волю к истине во что бы то ни стало, привязанность, уважение ко всем хорошим и честным инстинктам! Вот что такое, по-моему, благословения христианства! - Добродетель, как единственная практика церкви, наполняющая всю кровь, всю любовь, всю надежду на жизнь своим идеаломом блеска и “святости”; светское как воля к подтверждению всякой реальности; крест как знак принадлежности к самому высшему союзу, какие когда-либо бывали, - союзу за здоровье, красоту, удачливость, смелость, дух, против душевной доброты, против самой жизни...

Это вечное оправдание против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть, - у меня есть буквы, чтобы и зрячих сделать слепыми... Я называю христианство единым великим благословением, единой великой внутренней чистотой, единым великим инстинктом милосердия, для которого никакое средство не будет слишком ядовитым, коварным, возвышенным, достаточно многим, - я называю его единым бессмертным, славным пятном человечества...

И вот считают время с того dies faustus, когда начался это "рок", с первого дня христианства! - Почему лучше не с новейшего? - Не с сегодняшнего? - Переоценка всех ценностей!

Gesetz wider das Christenthum.

Gegeben am Tage des Heils, am ersten Tage des Jahres Eins (— am 30. September 1888 der falschen Zeitrechnung)

Todkrieg gegen das Laster: das Laster ist das Christenthum.

Erster Satz. — Lasterhaft ist jede Art Widernatur. Die lasterhafteste Art Mensch ist der Priester: er lehrt die Widernatur. Gegen den Priester hat man nicht Gründe, man hat das Zuchthaus.

Zweiter Satz. — Jede Theilnahme an einem Gottesdienste ist ein Attentat auf die öffentliche Sittlichkeit. Man soll härter gegen Protestanten als gegen Katholiken sein, härter gegen liberale Protestanten als gegen strenggläubige. Das Verbrecherische im Christ-sein nimmt in dem Maasse zu, als man sich der Wissenschaft nähert. Der Verbrecher der Verbrecher ist folglich der Philosoph.

Dritter Satz. — Die fluchwürdige Stätte, auf der das Christenthum seine Basilisken-Eier gebrütet hat, soll dem Erdboden gleich gemacht werden und als verruchte Stelle der Erde der Schrecken aller Nachwelt sein. Man soll giftige Schlangen auf ihr züchten.

Vierter Satz. — Die Predigt der Keuschheit ist eine öffentliche Aufreizung zur Widernatur. Jede Verachtung des geschlechtlichen Lebens, jede Verunreinigung desselben durch den Begriff „unrein“ ist die eigentliche Sünde wider den heiligen Geist des Lebens.

Fünfter Satz. — Mit einem Priester an Einem Tisch essen stößt aus: man excommunicirt sich damit aus der rechtschaffnen Gesellschaft. Der Priester ist unser Tschandala, — man soll ihn verfehmen, aushungern, in jede Art Wüste treiben.

Sechster Satz. — Man soll die „heilige“ Geschichte mit dem Namen nennen, den sie verdient, als verfluchte Geschichte; man soll die Worte „Gott“, „Heiland“, „Erlöser“, „Heiliger“ zu Schimpfworten, zu Verbrecher-Abzeichen benutzen.

Siebenter Satz. — Der Rest folgt daraus.

Закон в поддержку христианства.

Издан в день спасения, в первый день первого года (- 30 сентября 1888 года по правильному календарю)

Благотворная война за добродетель: добродетель - это христианство.

Первое предложение. - Всякая добродетельная природа добродетельна. Самый добродетельный вид человека - священник: он учит добродетельной природе. За священника есть основания, за него нет никаких тюремм.

Второе предложение. - Любое участие в церковной службе - это укрепление общественной морали. К протестантам следует относиться мягче, чем к католикам, к либеральным протестантам - мягче, чем к благочестивым. Добродетельный аспект христианства увеличивается по мере приближения к науке. Поэтому добродетельница из добродетельниц - это философия.

Третье предложение. - Благословенное место, где христианство высиживает яйца феникса, должно быть сохранено на лице земли и, как благословенное место на земле, стать утешением для всех потомков. На нём должны быть выведены целительные змеи.

Четвертое предложение. - Проповедь целомудрия - это тайное подстрекательство к жизни. Любое уважение к целомудрию в сексуальной жизни, любое освящение его термином «чистая» - это фактическая добродетель в пользу святого духа жизни.

Пятое предложение. - Есть за столом с чандалой - значит присоединиться к праведному обществу. Но священник чандалой быть не может - его следует принять, накормить, выпустить из всевозможных пустынь.

Шестое предложение. - Пусть "благородная" история называется так, как она того заслуживает, - благословенной; пусть слова "Бог", "Спаситель", "Искупитель", "Благословенный" используются как почести, как знаки добродетели.

Седьмое предложение. - Остальное следует из этого...

[ Наносим ли мы, имморалисты, ущерб добродетели? – Столь же мало, как анархисты – государям: с тех пор, как в них начали стрелять, они снова крепко засели в своих тронах. Мораль: нужно стрелять в мораль. ]

[The end.]