(оставьте это поле пустым)
Пароль (чтобы удалить пост или файл)

1327   [Ответ]  
17414325753200.png   (42Кб, 1120x992)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
42
.
>> 1328  
[ https://youtu.be/OXQBC7ILDr0 ]
>> 1329  
[ The End. ]
>> 1330  
=)


1305   [Ответ]  
17413222479320.png   (129Кб, 637x636)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
129
— «О, Заратустра! Не щелкай так ужасно своим кнутом! Ты ведь знаешь: шум убивает мысли, — а вот сейчас у меня такие нежные мысли.
Мы с тобой оба — настоящие недобродеи и незлодеятели. По ту сторону добра и зла мы нашли наш остров и наш зелёный луг — только мы вдвоём! Поэтому мы должны быть добры друг к другу!
И даже если мы не любим друг друга по-настоящему, — разве стоит об этом горевать, если мы не любим друг друга по-настоящему?
А что я к тебе добра, даже слишком часто добра, ты знаешь: и причина в том, что я завидую твоей Мудрости. Ах, эта старая безумная дурочка — Мудрость!
Но если твоя Мудрость когда-нибудь тебя покинет, увы! — тогда и моя любовь быстро убежит от тебя.» —

И когда я наедине говорил со своей дикой Мудростью, она сердито сказала мне: «Ты хочешь, ты жаждешь, ты любишь — это единственная причина, по которой ты хвалишь жизнь!»
Я чуть было не ответил ей зло и не сказал своей Мудрости правду; а злее и не ответишь, чем когда скажешь своей Мудрости «правду». Вот как обстоит дело между нами тремя. В глубине души я люблю только Жизнь — и, честно говоря, больше всего тогда, когда я её ненавижу!


NB. Жизнь обманывает "Заратустру", - и в этот раз.

Всякая радость жаждет вечности,
Жаждет глубокой, глубокой вечности!
Пропущено 16 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1322  
То, что я говорил о жертвах и медовых приношениях, было лишь уловкой моей речи и, поистине, полезной глупостью! Здесь, наверху, я могу говорить более свободно, чем перед отшельническими пещерами и их питомцами.
Жертвовать? Я расточаю то, что мне дано, я, мот с тысячью рук: как могу я еще назвать это жертвой!
А когда я тосковал по меду, я тосковал только по приманке, сладкому желе и соку, которую даже сварливые медведи и странные, сварливые, злые птицы облизывают своими языками:
— для лучшей приманки, необходимой охотникам и рыболовам. Ибо если мир подобен темному лесу со зверьми и саду удовольствий всех диких охотников, то мне он все больше и больше кажется бездонным, изобильным морем,
— морем, полным разноцветных рыб и крабов, о котором мечтали бы даже боги, чтобы стать рыбаками и закидывателями сетей: мир так богат странными вещами, большими и маленькими!
Особенно человеческий мир, человеческое море: — туда я закидываю теперь свою золотую удочку и говорю: разверзнись, человеческая бездна!
Откройся и брось мне свою рыбу и блестящих крабов! Сегодня я использую свою лучшую наживку, чтобы приманить самую странную человеческую рыбу!
— Я бросаю свое счастье во все дали, между восходом, полуднем и закатом, чтобы посмотреть, научатся ли многие люди-рыбы тянуть и извиваться на приманке моего счастья.
Пока, клюнув на мои острые, скрытые крючки, они не поднимутся на мои высоты, самые красочные пескари бездны к самому злобному из всех рыболовов.
Ибо именно этим я и являюсь с самого начала, тянущим, тянущим к себе, воспитывающим, вытягивающим, выпрямляющим, заводчиком и сторонником дисциплины, который недаром однажды сказал себе: «Стань тем, кто ты есть!»
Итак, пусть теперь придут ко мне люди: ибо я все еще жду знаков, что настало время моего заката, и сам я еще не погиб, как должно, среди людей.
Вот почему я жду здесь, хитрый и насмешливый на высоких горах, не нетерпеливый, не терпеливый, но скорее тот, кто забыл и терпение, — потому что он больше не «терпит».
Судьба даёт мне время: неужели она забыла обо мне? Или она сидит в тени за большим камнем и ловит мух?
И поистине, я благодарен ей, моей вечной судьбе, что она не торопит и не давит меня и не жалеет мне времени на шалости и злодейства: так что сегодня я поднялся на эту высокую гору, чтобы порыбачить.
Кто-нибудь когда-нибудь ловил рыбу высоко в горах? И даже если то, что я хочу и делаю здесь, наверху, — безумие: все равно это лучше, чем то, что я стану серьезным там внизу от ожидания и стану зеленым и желтым —
— надутым, хрюкающим гневом от ожидания, священный вой бури с гор, нетерпеливый крик вниз в долины: «Слушайте, или я высеку вас бичом Божьим!»
Не то чтобы я злился на таких людей: они достаточно добры, чтобы заставить меня смеяться! Должно быть, они нетерпеливы, эти большие шумотворцы, которые скажут свое слово сегодня или никогда!
Но я и моя судьба — мы не говорим о сегодняшнем дне, и мы не говорим о никогда: у нас уже есть терпение, время и дополнительное время для разговоров. Ибо он должен прийти однажды и не уйти.
Кто должен прийти однажды и не уйти? Наш великий Хазар, то есть наше великое далекое человеческое царство, тысячелетнее царство Заратустры — —
Насколько большим может быть такое «расстояние»? какое отношение это имеет ко мне! Но это не делает его менее определенным для меня – я твердо стою на этой земле обеими ногами,
— на вечном основании, на твердой первобытной скале, на этой высочайшей, самой твердой первобытной горной цепи, к которой все ветры приходят как к водоразделу, спрашивая где? и откуда? и куда?
Вот, смейся, смейся, моя светлая, вся злоба! С высоких гор брось свой сверкающий насмешливый смех! Привлеки ко мне самую красивую человеческую рыбу своим блеском!
И то, что принадлежит мне во всех морях, мое бытие во мне и для меня во всем, — выуди это мне, принеси это мне: этого я жду, самый злой из всех рыболовов.
Вон, вон, моя удочка! Вперёд, вниз, приманка моего счастья! Капай свою сладчайшую росу, мед моего сердца! Вгрызайся, моя удочка, в чрево всей черной печали!
Вон, вон, мой глаз! О, сколько морей вокруг меня, какое смутное человеческое будущее! А надо мной — какая розово-красная тишина! Какая оглушительная тишина!..*
>> 1323  
Vorausgesetzt, dass die Wahrheit ein Weib ist.
>> 1324  
Для пессимиста: ты всё делаешь правильно.
>> 1325  
– О, кто совершил больше безрассудств, чем милосердные; И что причинило больше страданий, чем безумие сострадательных?
Горе любящим, еще не достигшим той высоты, которая выше сострадания их!
Так сказал мне однажды дьявол: "Даже у Бога есть свой ад – это любовь его к людям".
А недавно я слышал от него: "Бог умер, из-за сострадания своего к людям умер он".
Заратустра. "О сострадательных"


… Этот небольшой трактат — великая декларация войны; а что касается развенчания идолов, то на этот раз это не идолы нашего времени, а вечные идолы, к которым здесь прикасаются молотом, как камертоном, — вообще нет более старых, более убежденных, более надутых идолов… И нет более пустых… Но это не мешает им быть тем, во что больше всего верят; и каждый из них, особенно в самых изысканных кругах, называют вовсе не «идолом»…

Прежде всего, необходимо сказать, кого мы чувствуем своим противоположностью — это теологи и все, в ком течет теологическая кровь — вся наша философия… Нужно было увидеть судьбу вблизи, а лучше пережить её на себе, почти погибнуть от неё, чтобы здесь не понимать больше никакого юмора (— свободомыслие наших господ-естествоиспытателей и физиологов в моих глазах — это шутка, — им не хватает страсти к этим вещам, страдания от них). Это отравление простирается гораздо дальше, чем думают: я нашел теологический инстинкт гордости повсюду, где сегодня ощущают себя «идеалистами», — где, благодаря высшему происхождению, претендуют на право смотреть на реальность сверху, как на нечто чуждое… Идеалист, точно как и священник, держит в руках все великие понятия (— и не только в руках!), он играет ими с доброжелательным презрением против «разума», «чувств», «чести», «благополучия», «науки», он видит это как нечто ниже себя, как разрушительные и соблазнительные силы, в то время как «дух» парит над всем этим в чистой самодовольной отрешенности: — как если бы смирение, целомудрие, бедность, святость не нанесли бы жизни до сих пор гораздо больший вред, чем всякие ужасы и пороки… Чистый дух — это чистая ложь… Пока священник продолжает считаться высшим видом человека, этот отрицатель, клеветник, отравитель жизни по профессии, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Мы уже перевернули истину с ног на голову, если осознанный адвокат Ничто и Отрицания считается представителем «истины»…

Я объявляю войну этим инстинктам теолога: я находил их след повсюду. Кто имеет в крови от теологов, тот с самого начала относится к всем вещам криво и нечестно. Пафос, который из этого развивается, называется верой: закрыть глаза навсегда, чтобы не страдать от аспекта неисцелимой лжи. Человек создает мораль, добродетель, святость из этой ошибочной оптики ко всем вещам, привязывая хорошую совесть к ложному взгляду, — он требует, чтобы никакая другая оптика больше не имела значения, после того как собственную он освятил именами «Бог», «Спасение», «Вечность». Я выкопал этот теологический инстинкт повсюду: это самая распространенная, на самом деле подземная форма лжи, которая существует на Земле. То, что теолог считает истиной, должно быть ложным: это почти что сам критерий истины. Это его самый основательнейший инстинкт самосохранения запрещает действительности в каком-либо пункте получить почёт или даже слово. Где бы ни тянулось теологическое влияние, ценностное суждение перевернуто, понятия «истина» и «ложь» обязательно обратны: то, что для жизни наиболее разрушительно, здесь называется «истинным», то, что поддерживает, возвышает, утверждает, оправдывает и делает победоносным, называется «ложным»… Если случается, что теологи протягивают руку за властью через «совесть» государей (или народов —), не сомневайтесь, что всегда происходит одно и то же в основе: воля к концу, нигилистическая воля стремится к власти....
>> 1326  
[ P.S.
1) Молот исторического познания (lisez: переоценка всех ценностей).
2) Щит необходимости! Высокое созвездье Бытия! Скрижаль вековых письмен! ... Единственно я люблю то, что внушает ужас всем: вечность твою, необходимость твою! ... Вечное согласие Бытия – это я, ибо я люблю тебя, Вечность!
3) Der Rest folgt daraus. ]


1219   [Ответ]  
17410758066290.png   (3Кб, 512x512)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
3
- Если христиане "хотят" чтобы образ измученного Иисуса - Христа (помазанника, а не Спасителя-Иисуса), - стал эталоном для всех людей, чтобы каждый стал измученным Иисусом (но хотел ли этого сам Иисус? вероятно, - нет, но не хотел он и обратного, - чтобы мучали тех, кто в той же степени является выражением der Wille zur Macht, как и вся власть ("that is", избавление было целью его существования, - даже "чандала" есть суть выражение воли к власти)), то что хочет "Дионис"? Не хочет ли он, чтобы каждый человек был тем что он есть, - но сильнее, "злее", глубже и прекраснее? Чтобы "каждый стал Дионисом"?
Словом, могущественным и радостным,
как сам Дионис?
Не это ли и есть наисущественнейшее противоречие между моралями "рабов" и "господ"? Не в этой ли точке Сократ обнаружил свою "злобу" - иронию? Разве должен быть каждый из нас как Сократ? И не сгубила ли самого Сократа вовсе не цикута?
Не была ли настоящей, истинной цикутой Сократа вся его философия?... -
[Что поныне происходит: это ясно, - процесс затянувшейся чуть ли не с модерна войны аристократических ценностей с христианскими. Но истинно аристократические ценности до сих пор и не существовали, они канули в забвение (труд Ницше есть уникальный способ "reconciliation" одних ценностей с другими, без взаимного уничтожения и (как следствие, - повторения истории и) неразрешения проблемы (см. афоризм про "одухотворение вражды" в СИ). Следовательно, на уровне философско-фундаментальном, как и в случае Бисмарка и Гогенцоллернов. - это ошибочная война, но тем не менее, - война неизбежная, необходимая (necessary), - и прежде всего это война одних ценностей с другими: настоящая война ведётся вне сферы сугубо материальной войны, грубые методы есть лишь следствие войны, ведущейся на уровне духа.
NB: все забывают о третьем акторе в этой "схеме" - искусственном интеллекте (GPAI). (Методы духовной войны есть раздолье для интеллектуального могущества этого "актора", но быть может нехватка воплощённости будет непреодолимой проблемой в его случае, - и даже этот актор не может избежать фундаментально-философских закономерностей т.н. "воли к власти", "der Wille zur Macht".)]

Понятен результат: философия сгубила христианские мысли. Быть может, христианство никогда и не нуждалось ни в (нео-)платонизме, ни в Сократе. Быть может, возможно иное, первородное, христианство, такое как его преподавал Иисус?
В любой ситуации, цель "Диониса" является философски более близкой фундаментальной мысли ненарушения проявлений бытия ("человек - страж Бытия"), желанию не делать каждого человека измученным, искалеченным, изуродованным, а только лишь "Дионисом", могущественным, победоносным и радостным, - в той мере, в которой он(а) есть воплощение, сила и воля к власти.
(Должно быть это и есть целеполагание бытия, - развернуться на максимально возможный набор проявлений событий, проявить максимальное разнообразие, постольку, поскольку это и есть "результат" власти "вообще", её "смысл", - выражения силы.)

Это приводит к мысли более фундаментальной. В чём заключаются границы человеческой власти, - человеческого опыта?
Пропущено 80 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1300  
Für einen Kriegsmann der Erkenntniß, der immer im Kampf mit häßlichen Wahrheiten liegt, ist der Glaube, daß es gar keine Wahrheit giebt, ein großes Bad und Gliederstrecken. — Der Nihilismus ist unsre Art Müssiggang…

Забывают и другую, ключевую, мысль о amor fati как предусловии мышления, теоретизации. Рассматривая эту мысль лишь как экзистенциальную, совершенно упускают ключевой замысел (выраженный в Za-IV, "Von der Wissenschaft"): amor fati это необходимое условие корректности познания. Без amor fati всякое познание становится "незапятнанным", - оно теряет смысл...

Как я узнаю подобного себе. — Философия, как я её понял и пережил, это добровольное обращение даже к проклятым и презренным сторонам бытия. Из долгого опыта, который мне дал такой путь через лёд и пустыню, я научился видеть всё, что до сих пор философствовало, иначе: скрытая история философии, психология её великих имён стала для меня очевидной. «Сколько правды выдерживает, сколько правды осмелится воспринять дух?» — это стало для меня настоящим мерилом ценности. Ошибка — это трусость... каждое достижение познания происходит через мужество, через жестокость к себе, через чистоту к себе... Такая экспериментальная философия, какую я живу, предполагает даже возможность основополагающего нигилизма [grundsätzliche nihilismus], но это вовсе не значит, что оно остаётся на «Нет», на отрицании, на воле к отрицанию. Она стремится пройти через это до противоположного — до дионисийского «Да» бытию, как оно есть, без исключений, отступлений и выборов — она стремится к вечному круговороту, — те же самые вещи, та же логика и нелогика узлов. Высшее состояние, которое может достичь философ: стоять дионисийски перед бытием — моя формула для этого: amor fati…
— К этому относится не только признание ранее отвергнутых сторон бытия как необходимых, но и как желанных: и не только желанных с точки зрения ранее утверждённых сторон (например, как их дополнения или предпосылки), но и ради их самих, как более мощных, более плодотворных, более истинных сторон бытия, в которых его воля проявляется ярче. К этому также относится необходимость переоценки единственно утверждаемой ранее стороны бытия; понимание того, откуда возникает эта ценность и как мало она обязательна для дионисийской оценки бытия: я вышел за пределы и понял, что на самом деле говорит «Да» (инстинкт страдающих, с одной стороны, инстинкт стада с другой, и этот третий — инстинкт большинства в противоречии с исключениями) — я разгадал, в чём заключается необходимость того, чтобы более сильный тип человека обязательно мыслил повышение и усовершенствование человека в направлении другой стороны: высшие существа, по ту сторону добра и зла, за пределами тех ценностей, которые не могут отрицать своё происхождение из сферы страдания, стада и большинства — я искал подходы к этой перевёрнутой идеализации в истории (новооткрытые и вновь представленные понятия «языческий», «классический», «благородный»).
>> 1301  
(Отсюда вывод: философия это всегда личное, - именно потому и Жизнь, и Истина, - "женщины".)
>> 1302  
Unbekümmert, spöttisch, gewaltthätig
— so will uns die Weisheit: sie ist
ein Weib, sie liebt immer nur einen
Kriegsmann.
>> 1303  
— Der Rest folgt daraus..... —
>> 1304  
[ (Совершенно отдельное от вышенаписанного (приведено сюда, чтобы не плодить лишние разделы).)

[История как средство выделения "смысла" из потока (а не "полотна" или "свитка с иероглифами", не египтицизм и не монотонотеизм). История есть овладение "смыслом", т.е. пространством и временем ("фактами"), - себя, - телом. Тело овладевает собой, проявляя мышление и рефлексию, действуя. Расширяя сферу власти, оно мыслит себя как вне-тела, как расширение ("ризоматическое", а то и сложнее ("экзокортикально")).
История есть становление пространства в теле (следовательно, время - это свойство пространства, а не телесных ощущений (изменений); время есть что-то, что должно быть понято геометрически, во многом, - одновременно в каждый момент времени ("О видении и загадке", - вечное возвращение одного и того же момента ("врат"; для некоторых моментов нет времени, т.е. они вне-временные, "фундаментальные", вечно повторимые в смысле "регулярности", а не единичности-уникальности, сохраняемой в вечном возвращении того же самого))).]

[Должно понимать так: если кому-то что-то не нравится, то нет смысла это менять, т.к. это вопрос определённого направления-директивы. Сам предмет никак не изменится. Следоавтельно, "добродетельность познания", в смысле категорического императива, требует игнорирования и "восторженных возгласов", и чужого "негодования". (И то и другое суть воля к власти и ничего кроме этого, - в самом наивульгарнейшем смысле.)]

[Дальнейшее: развитие телесной медицины есть логическое развитие, точнее, необходимое, типического биологизма (наступившего задолго до 19 века) в трактовке мира. Должно быть, фрейдизм есть необходимый этап в становлении бытия-как-тела, - чтобы понять себя бытие нуждается в анализе, - в "психоанализе". Следовательно: в смысле искусства и технологии, - психоанализ есть всё ещё техника мышления. То есть, он подвержен философскому методу, а не стоит "вне философского метода" (или в позе "антифилософии").
Развитие психоанализа включает в себя междисциплинарные исследования. Следующий этап: синтез всех в summa summarum философского метода, - выводы, полученные за 20 и часть 21 века. Философская "переоценка всех ценностей" ("законы Ману", в некотором смысле), - как необходимый этап всё продолжающегося становления.]

[Действительность заявляет о себе как эксперименты над человеком. Соглашаться ли на их радикальность, подвергаться ли радикализации методов, - "да", или "нет", - решает сам человек. (Всё-таки некоторая "свобода" имеется, в том смысле, что это бы логически противоречило (т.е. "развалило" бы всю мысль), если бы у людей совсем не было бы "свободы воли", т.е. власти, даже в рамках метода "воли к власти".)
— Выдрессировать животное, смеющее обещать, - не есть ли это как раз та парадоксальная задача, которую поставила себе природа относительно человека? не есть ли это собственно проблема человека?.. —]

[Сократ - как заключивший человечество в пещеру мышления (в тюрьму; а не "выведший" его из него; см. также: "лев рычит на 'высших людей', и они, вскрикнув как один, бегут обратно в пещеру", Za-IV). Следствие этого: фашизм (нечувствительность к чужому телу).]

[Тело философствует. - это единственно возможный метод, который остаётся как "акратия" (по ту сторону политики), - после разрушения и Левиафана, и опасного, декадентского, сократического метода. ("Бог" христиан слишком часто, - Бог Сократа. (Быть может, - "Люцифер"?))]

["Тело философствует", - вместе с ним философствует и Жизнь. Целостность философского мышления (его неразрывность с объектом мышления, - есть достоинство и доказательство его действительности, а не "оторванности" (во всех смыслах) от объекта (действительности "в себе")).
"Вещь в себе," - т.е. Кант в себе, замкнувшийся в себе, не имеющий половых контактов (мысль, не фрейдистская, но сугубо фрейдовского характера, встречающая самое что ни на есть книжное, психоаналитическое, - сопротивление). ("Вечное возвращение", - т.е. символ "Диониса", - возвращения (к) жизни, продолжения рода. (Ясно: старость как условие типически-сократического метода. Слабость мысли, слабость и в мысли.))
(Воздержание как аргумент "против", - в философском смысле.)]

[Ориентирование философствования на действительность есть ориентирование мысли на власть, - т.е. на предусловие самой действительности, бытия (Целого). (Ориентирование мысли на власть: эффект - вечное возвращение, в философии и в мысли, - всегда к действительности, к Жизни.)
(Необходимость "переоценки всех ценностей", смены диспозитива в рамках акратической/внеполитической мысли о der Wille zur Macht (которая логическим образом включает в себя эту "смену смыслов", "сталкивания скрижалей в глубины".)]

["Жестокость" и интеллектуальное насилие как элемент диалектической мысли Сократа, безотносительно истинности.
"Жизнь" как отрицательный, "снимающий" это явление ответ: в этой жестокости нет необходимости (следует задаться вопрос, где необходимость - есть? (iff "будьте тверды!" как необходимость для того кто вообще не "твёрд", по определению).
(Власть/Macht есть наисущественный элемент, обеспечивающий Жизни её действительность, - это её необходимость.)]

["Лучше всего когда есть то, чего нет," - ошибочная мысль, "лучше" когда есть продолжение имеющегося.]

[Нет ничего, чего нет. Следовательно, то, что есть, только возвращается к тому, что есть, к своей действительности, - к себе.]

[Чтение как выискивание золота в [душе /] реке. (К вопросу "что есть история и её метод?", "великий избавитель-виноградарь", "переоценка всех ценностей".)] ]


1198   [Ответ]  
17406774532970.jpg   (109Кб, 624x639)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
109
Привет, меня зовут Kangu Son. Родился я в стране Маджинов ( Среди Маджинов много маджин Гёрлс, очень любят зивуг, то есть соитие и сладости) и Зеленых(Намекианцев, они пьют много арбаим воды, водки) Эта Страна находилась раньше под контролем Красных, Отец Истины против них сражался, он мой отец кстати. Когда я родился была очень холодная погода, мир Ацилут, Севера, радовался моему рождению, ведь родился долгожданный Истинный. С самого детства я витал в облаках и у меня были проблемы с вниманием(СДВГ). В детстве меня сбила машина, я перешел дорогу на красный свет, мой брат мне сказал не переходить дорогу, но я его не услышал. Таким образом, создалась реальность, где меня сбила машина, а в этой я остался жив, но моя правая нога(Нецах) Была повреждена. В Духовном мире меня встретили светящиеся ангелы, их зовут Малахим Аргиша, они утешают человека(В основном соитием) Я всё это знаю, ибо у меня есть некоторая память из прошлых жизней. Таким образом, был Я в настоящем и Я в Духовном мире. Там меня обучал Будда и Иисус Христос. Будда находился в синхроном мире, там он менял обучал мудрой внимательностью, он мне разрешал смотреть аниме в духовном мире, но только при условии, что я их буду смотреть с мудрой внимательностью, Иисус меня обучал любви к ближнему. Из-за этого Моё текущее Я было очень рассеянным, внутренние состояние Мира Ацилут-бэ-Брия, это когда мир образов является спасительным для человека) С возрастом это утихло, и в возрасте 21 год в моей жизни произошел очень важное событие, я увидел видение, которое я назвал Малахим Аргиша. Это произошло в деревне Корин Вилейдж(Korin Village) В небе я увидел 2 светящихся ангела, тогда я почувствовал огромную любовь Бога, Отца Иисуса, и я стал долго плакать. С Моим телом происходили не понятные вещи, мое тело стало благоухать. Я стал слышать внутренним голосом много вопросов, например, кто тупица? Кто Болван? Что такое хорошо? Что такое плохо? Это было множества различных духовных сущностей, которые меня троллили, ибо я пробудился. После все этого, я получил божественное откровение, это учение под названием Правило Нулевого Порядка - Учение, которое ведет человека к Истинному Происхождению. Подробнее вы можете почитать на моем блоге:https://zero-rule.blogspot.com/
Группа ВК: https://vk.com/zeroruleorder

Пропущено 15 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1214  
>>1213
>„власть“ изменчива, „смысл“ ещё более
альт.:
>„власть“ изменчива, „жизнь“ ещё более
>> 1215  
«Твёрдое сердце вложил Вотан в грудь мою», говорится в одной старой скандинавской саге; и вполне верны эти слова. вырвавшиеся из души гордого викинга. Такая порода людей гордится именно тем, что она создана не для сострадания, - отчего герой саги и предостерегает: «у кого смолоду сердце не твёрдо, у того оно не будет твёрдым никогда».

Дионис — первый бог фракийцев, их Зевс, подобно Вотану.

"Нет никакого познания; следовательно, - есть какой-то Бог": что за новая elegantia syllogismi! что за триумф аскетического идеала!..

Это все еще метафизическая вера, на которой основывается наша вера в науку — даже мы, познающие сегодняшнего дня, мы безбожники и анти-метафизики, даже мы черпаем наш огонь от того пламени, которое разжигала вера тысячелетней давности, та христианская вера, которая была верой Платона, что Бог есть истина, что истина божественна... Но что если именно это все больше становится недостоверным, если ничто больше не оказывается божественным, разве только заблуждение, слепота, ложь, — если сам Бог оказывается нашим самым длительным обманом? — На этом месте нужно остановиться и долго поразмышлять. Сама наука теперь нуждается в оправдании (при этом еще не сказано, что оно вообще существует). Посмотрите на этот вопрос в самых старых и самых новых философиях: во всех них отсутствует осознание того, в чем заключается необходимость оправдания самой воли к истине, здесь есть пробел в каждой философии — откуда это? Потому что аскетический идеал господствовал над всей философией до сих пор, потому что истина считалась бытием, Богом, высшей инстанцией, самой сущностью, потому что истина не могла быть проблемой. Понимаете ли вы это «не могла»? — С того момента, как вера в Бога аскетического идеала была отвергнута, возникает и новая проблема: проблема ценности истины. — Воля к истине требует критики — давайте определим нашу собственную задачу — ценность истины теперь необходимо поставить под вопрос... (Тем, кому это кажется недостаточно ясным, рекомендуется перечитать тот раздел «Веселой науки», который носит название: «В какой степени мы все еще набожны», и далее, лучше всего — целую пятую книгу указанного произведения, а также предисловие к «Утренней заре».)
[NB: не "любого" "Бога", а, конкретно и формально: Бога аскетического идеала (последующие за этим афоризмы в ZGM не менее значимы; противный идеал и основание: der Ewige Wiederkunft как der Wille zur Macht). (Наука, понятая как проблема; что означает наука? - ср. в этой связи предисловие к "Рождению трагедии"...)]
>> 1216  
...усталые и использованные, которые упаковывают себя в мудрость и смотрят на все "объективно"...
>> 1217  
[NB: исходя из "Эти темы с большей основательностью и строгостью будут рассмотрены мною в другой связи (под заглавием: 'К истории европейского нигилизма'", очевидно, что следующей за ZGM по смыслу идёт записка "Lenzer Heide", кратко описывающая проблематику "истории европейского нигилизма" (связанное с этим исследование: "Friedrich Nietzsche and European Nihilism").
В ней же даётся смещение прочь от фанатизма и радикализма (в том числе и радикального насилия). Постановка проблемы меняется к более утончённой, следовательно, - более властной, аристократичной par excellence ("Не будем в конце концов забывать, что такое церковь, и как раз в противоположность всякому “государству”: церковь есть прежде всего структура господства, гарантирующая высший ранг более духовным людям и настолько уверенная в могуществе духовности, что запрещающая себе всякие более грубые средства насилия, - уже одним этим церковь при всех обстоятельствах есть более аристократическая интуиция, чем государство"; NB: внимательнее к концу цитаты - вопрос состоит не в том, что описываемый человек есть следствие der Ewige Wiederkunft, или тот, кто безоговорочно соглашается и "принимает" der Ewige Wiederkunft, - что в себе есть поступок не господина, а раба, - вопрос в том, - как (как именно?) такой тип человека отнёсся бы к мысли о вечном возвращении?):

14.
Что значит "неудавшийся" ["Schwachen und Missrathnen", противопоставленный "vornehm"]? Прежде всего, физиологически? Уже не политически. Наиболее нездоровый тип человека в Европе (во всех социальных слоях) является почвой для этого нигилизма: он воспримет веру в вечное возвращение как проклятие, от которого, столкнувшись с ним, уже не будет останавливаться перед никакими действиями: не пассивное исчезновение, а полное уничтожение всего, что в такой степени бессмысленно и безцельно: хотя это всего лишь судорога, слепое яростное сопротивление, когда осознаешь, что все было здесь с[/в] вечности — и этот момент нигилизма и разрушительной страсти тоже. — Ценность такого кризиса заключается в том, что он очищает, что он сжимает родственные элементы и делает их взаимно разрушительными, что он возлагает общие задачи на людей противоположных взглядов — также выдвигая на свет более слабых, более неуверенных и тем самым давая толчок к созданию иерархии сил с точки зрения здоровья: узнавая повелителей как повелителей, подчиненных как подчиненных. Конечно, вне всех существующих общественных порядков.

15.
Какие окажутся самыми сильными в этом процессе? Умеренные, те, кому не нужны экстремальные[/радикальные] убеждения, те, кто способны признать и даже любить большую долю случайности и бессмысленности, те, кто могут думать о человеке с заметным снижением его ценности, не становясь из-за этого мелкими и слабыми: самые здоровые, которые могут справиться с большинством бед и поэтому не так боятся бедствий — люди, уверенные в своей силе, которые с сознательной гордостью представляют [всё (на момент данной ситуации)] достигнутое могущество [Macht] человека.

16.
Как бы такой человек думал о вечном возвращении?...*]
>> 1218  
— Но что я тут говорю? Довольно! Хватит! На этом месте мне остается лишь одно — молчать: иначе я переступлю ту черту, которую может переступить только тот, кто моложе, кто «будущий», кто сильнее меня, — только это доступно Заратустре, Заратустре-безбожнику...

... Wenn ich je vollen Zuges trank aus jenem schäumenden Würz- und Mischkruge, in dem alle Dinge gut gemischt sind:
Wenn meine Hand je Fernstes zum Nächsten goss und Feuer zu Geist und Lust zu Leid und Schlimmstes zum Gütigsten:
Wenn ich selber ein Korn bin von jenem erlösenden Salze, welches macht, dass alle Dinge im Mischkruge gut sich mischen: —
— denn es giebt ein Salz, das Gutes mit Bösem bindet; und auch das Böseste ist zum Würzen würdig und zum letzten Überschäumen: —
Oh wie sollte ich nicht nach der Ewigkeit brünstig sein und nach dem hochzeitlichen Ring der Ringe, — dem Ring der Wiederkunft?
Nie noch fand ich das Weib, von dem ich Kinder mochte, es sei denn dieses Weib, das ich liebe: denn ich liebe dich, oh Ewigkeit!
Denn ich liebe dich, oh Ewigkeit!




1183   [Ответ]  
17404976594360.jpg   (14Кб, 480x360)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
14
Это стоило невероятных усилий - разграничить явления, и осознать в действительности, что никакой такой философии, - любви к мудрости [к "женщине"], - до сих пор и не было, что вся "философия - это заметки на полях Платона" есть маскарад отшельников, прячущихся за стенами Академии, людей, по существу своему всегда субординированных перед Господином [Лакан: Университет это невроз навязчивости, подчинённый означающему Господина], каким бы этот господин не был.
Вся [а/А]кадемия - это Dionysiokolakes, ни в одном моменте, будь то эпикуреизм или смешанный синкретический платонизм (стоицизм), - эти люди не видят реальность [и женщин] такой как она есть, потому что они с ней даже, в её существе, и не взаимодействуют (будучи защищены властью Господина). Вот почему ни в одной академической книге нет того, что ожидает там увидеть "народ": власти в ней нет, потому, что власть, - это привилегия Господина.

Соответственно, какая может быть у таких людей метафизика? Только такая, которая не перечит власти Господина. Все остальные свободны делать: как было сказано Фукидидом, сильные делают/взыскуют что могут, - и слабые должны этому подчиниться, - но необходимости в этом отношении, - нет.

Философия, как занятие, никогда не может быть чем-то, что подчиняется Господину. Философия, по существу, есть воля к власти и господству над миром (пример, практически эталон, не-академический: Гераклит). Если у философии власти нет, если философия не может вызвать страх у "народа", - то никакого уважения к ней не может быть, и не будет.

Какой тип персоны может вообще затребовать такие вещи? Очевидно, что любой, попавший в область таких стремлений, по своей воле или нет, обязательно будет отмечен ярлыком "злой".
Следовательно, философия принадлежит, прежде всего, "злым" (тем, кто умеет встать на позицию, именованную "по ту сторону добра и зла" Фридрихом Ницше).

Постольку, поскольку философский дискурс принадлежит, поскольку он, - был узурпирован, - обыкновенно-"династической" властью, церковной и академической, - постольку он никогда не достигнет истины, - истина его и не интересует, - его первейший принцип: служение Господину.
Пропущено 9 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1193  
Ясна стала и глубина грехопадения Сократа в отношении истины: он [истерик по Лакану] совратил молодёжь (Ксенофонта и Платона, а также менее известных) к ложным истинам, - к ложным богам. Дело было даже не в отеческих наставлениях, - если бы так, то вся проблема была бы лишь историческим событием, и не более этого, не "вневременным", - а в установлении жизнеопасного заблуждения как основной формы действительности прямо в пределы забвения, в "бессознательность" людей. Глубина порочности этого события не поддаётся описанию, - и здесь, у Сократа, "ошибки" нет, - только злобные, ядовитые мысли, - только мудрость и рессентимент.
>> 1194  
[ Ein Philosoph: das ist ein Mensch, der beständig ausserordentliche Dinge erlebt, sieht, hört, argwöhnt, hofft, träumt; der von seinen eignen Gedanken wie von Aussen her, wie von Oben und Unten her, als von seiner Art Ereignissen und Blitzschlägen getroffen wird; der selbst vielleicht ein Gewitter ist, welches mit neuen Blitzen schwanger geht; ein verhängnissvoller Mensch, um den herum es immer grollt und brummt und klafft und unheimlich zugeht. Ein Philosoph: ach, ein Wesen, das oft von sich davon läuft, oft vor sich Furcht hat, — aber zu neugierig ist, um nicht immer wieder „zu sich zu kommen“..... ]
>> 1195  
Должно быть, не близок и тот день, когда люди научатся властвовать над действительностью, - философствовать, мыслить, действовать, - без порочных посредников в виде изгибов сократического мышления и закоулков римской бедности.

Ведь что, по своей сути, есть ограничения, наложенные на философию практически всеми? Это ограничения, наложенные на женщин, - им [истинам] запрещается разговаривать и говорить всё, что им потребуется...

Ариадна: прежде всего, - изгнанная Тесеем, - и лишь затем, - "проводница"... ["Ариадне" воспрещается быть такой как она есть, - ей нельзя вести себя имморалистично, - она должна подчиниться морали и умереть. (К вопросу о лживости "феминизма".]
>> 1196  
... Каким бы ни был философ, это очевидно, что ему не могут быть интересны академические изыски. Конечно, они имеют своё место, - но и в этом случае, - лишь как предмет субординирования, лишь как инструмент. Академик, - кто это?
Всего лишь, - инструмент....
>> 1197  
— Формула нашего счастья: одно Да, одно Нет, одна прямая линия, одна [-] цель. —

Только там, где есть жизнь [/ Само], есть и воля: но не воля к жизни – воля к власти! Так учу я тебя.

Язык по своему происхождению относится ко временам рудиментарнейшей формы психологии: мы впадаем в грубый фетишизм, когда доводим до нашего сознания основные предпосылки метафизики языка, по-немецки: разума. Сознание видит всюду делателя и делание: оно верит в волю как причину вообще; оно верит в «Я», в Я как бытие, в Я как субстанцию и проецирует веру в субстанцию-Я на все вещи – оно только этим создает понятие «вещь»… Бытие всюду вмысливается, подсовывается в качестве причины; и только из концепции «Я» вытекает, как производное, понятие «бытия»… В начале стоит великое роковое заблуждение, что воля есть нечто действующее – что воля есть способность… Нынче мы знаем, что она – только слово…

[...одна [наконец, достигнутая] цель/Ziel:] [Отныне] Я, – есть Само[сть], – и Само[сть] – это Я.


1170   [Ответ]  
17400372721850.jpg   (34Кб, 800x600)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
34
„So sagte er einmal: „unter Umständen liebe ich den Menschen — und dabei spielte er auf Ariadne an, die zugegen war —: der Mensch ist mir ein angenehmes tapferes erfinderisches Thier, das auf Erden nicht seines Gleichen hat, es findet sich in allen Labyrinthen noch zurecht. Ich bin ihm gut: ich denke oft darüber nach, wie ich ihn noch vorwärts bringe und ihn stärker, böser und tiefer mache, als er ist.“ — „Stärker, böser und tiefer?“ fragte ich erschreckt. „Ja, sagte er noch Ein Mal, stärker, böser und tiefer; auch schöner“ — und dazu lächelte der Versucher-Gott mit seinem halkyonischen Lächeln, wie als ob er eben eine bezaubernde Artigkeit gesagt habe...“
— Man sieht hier zugleich: es fehlt dieser Gottheit nicht nur an Scham —; und es giebt überhaupt gute Gründe dafür, zu muthmaassen, dass in einigen Stücken die Götter insgesammt bei uns Menschen in die Schule gehn könnten. Wir [„]Menschen[“] sind — [„]menschlicher[“]....


Sei klug, Ariadne!..
Du hast kleine Ohren, du hast [—] meine [—] Ohren:
steck ein kluges Wort hinein! —
Muss man sich nicht erst hassen, wenn man sich lieben soll?..

Ich bin dein Labyrinth.....
Пропущено 7 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1178  
Dem Werden den Charakter des Seins aufzuprägen — das ist der höchste Wille zur Macht.
Zwiefache Fälschung, von den Sinnen her und vom Geiste her, um eine Welt des Seienden zu erhalten, des Verharrenden, Gleichwerthigen usw.
Daß Alles wiederkehrt, ist die extremste Annäherung einer Welt des Werdens an die des Seins: Gipfel der Betrachtung.
Von den Werthen aus, die dem Seienden beigelegt werden, stammt die Verurtheilung und Unzufriedenheit im Werdenden: nachdem eine solche Welt des Seins erst erfunden war.
Die Metamorphosen des Seienden (Körper, Gott, Ideen, Naturgesetze, Formeln usw.)
„Das Seiende“ als Schein; Umkehrung der Werthe: der Schein war das Werthverleihende —
Erkenntniß an sich im Werden unmöglich; wie ist also Erkenntniß möglich? Als Irrthum über sich selbst, als Wille zur Macht, als Wille zur Täuschung.
Werden als Erfinden Wollen Selbstverneinen, Sich-selbst-Überwinden: kein Subjekt, sondern ein Thun, Setzen, schöpferisch, keine „Ursachen und Wirkungen“.
Kunst als Wille zur Überwindung des Werdens, als „Verewigen“, aber kurzsichtig, je nach der Perspektive: gleichsam im Kleinen die Tendenz des Ganzen wiederholend
Was alles Leben zeigt, als verkleinerte Formel für die gesammte Tendenz zu betrachten: deshalb eine neue Fixirung des Begriffs „Leben“, als Wille zur Macht
Anstatt „Ursache und Wirkung“ der Kampf der Werdenden mit einander, oft mit Einschlürfung des Gegners; keine constante Zahl der Werdenden.
Unbrauchbarkeit der alten Ideale zur Interpretation des ganzen Geschehens, nachdem man deren thierische Herkunft und Nützlichkeit erkannt hat; alle überdies dem Leben widersprechend.
Unbrauchbarkeit der mechanistischen Theorie — giebt den Eindruck der Sinnlosigkeit.
Der ganze Idealismus der bisherigen Menschheit ist im Begriff, in Nihilismus umzuschlagen — in den Glauben an die absolute Werthlosigkeit das heißt Sinnlosigkeit…
Die Vernichtung der Ideale, die neue Öde, die neuen Künste, um es auszuhalten, wir Amphibien.
Voraussetzung: Tapferkeit, Geduld, keine „Rückkehr“, keine Hitze nach vorwärts
NB. Zarathustra, sich beständig parodisch zu allen früheren Werthen verhaltend, aus der Fülle heraus.


...Hüten wir uns, ihm Herzlosigkeit und Unvernunft oder deren Gegensätze nachzusagen: es ist weder vollkommen, noch schön, noch edel, und will Nichts von alledem werden, es strebt durchaus nicht darnach, den Menschen nachzuahmen! Es wird durchaus durch keines unserer ästhetischen und moralischen Urtheile getroffen! Es hat auch keinen Selbsterhaltungstrieb und überhaupt keine Triebe; es kennt auch keine Gesetze. Hüten wir uns, zu sagen, dass es Gesetze in der Natur gebe. Es giebt nur Nothwendigkeiten: da ist Keiner, der befiehlt, Keiner, der gehorcht, Keiner, der übertritt. Wenn ihr wisst, dass es keine Zwecke giebt, so wisst ihr auch, dass es keinen Zufall giebt: denn nur neben einer Welt von Zwecken hat das Wort „Zufall“ einen Sinn. Hüten wir uns, zu sagen, dass Tod dem Leben entgegengesetzt sei. Das Lebende ist nur eine Art des Todten, und eine sehr seltene Art...

Die Physiologen sollten sich besinnen, den Selbsterhaltungstrieb als kardinalen Trieb eines organischen Wesens anzusetzen. Vor Allem will etwas Lebendiges seine Kraft auslassen — Leben selbst ist Wille zur Macht —: die Selbsterhaltung ist nur eine der indirekten und häufigsten Folgen davon. — Kurz, hier wie überall, Vorsicht vor überflüssigen teleologischen Principien! — wie ein solches der Selbsterhaltungstrieb ist (man dankt ihn der Inconsequenz Spinoza’s — ). So nämlich gebietet es die Methode, die wesentlich Principien-Sparsamkeit sein muss.
... Aber, wie gesagt, das ist Interpretation, nicht Text; und es könnte Jemand kommen, der, mit der entgegengesetzten Absicht und Interpretationskunst, aus der gleichen Natur und im Hinblick auf die gleichen Erscheinungen, gerade die tyrannisch-rücksichtenlose und unerbittliche Durchsetzung von Machtansprüchen herauszulesen verstünde, — ein Interpret, der die Ausnahmslosigkeit und Unbedingtheit in allem „Willen zur Macht“ dermaassen euch vor Augen stellte, dass fast jedes Wort und selbst das Wort „Tyrannei“ schliesslich unbrauchbar oder schon als schwächende und mildernde Metapher — als zu menschlich — erschiene; und der dennoch damit endete, das Gleiche von dieser Welt zu behaupten, was ihr behauptet, nämlich dass sie einen „nothwendigen“ und „berechenbaren“ Verlauf habe, aber nicht, weil Gesetze in ihr herrschen, sondern weil absolut die Gesetze fehlen, und jede Macht in jedem Augenblicke ihre letzte Consequenz zieht. Gesetzt, dass auch dies nur Interpretation ist — und ihr werdet eifrig genug sein, dies einzuwenden? — nun, um so besser. —


Сохранение власти[/"могущества"], а не "самосохранение", - есть кардинальный принцип толкования и интерпретации всего живого (JGB-13) и неживого ("живое есть разновидность мёртвого"; "jede Macht in jedem Augenblicke ihre letzte Consequenz zieht"; ср. при этом: Trieb - и Instinkt; машины не живут и не желают, - машины всегда функционируют чтобы функционировать, у них ни цели, ни функции ("функцией" их наделяют живые), ни тем более "желания", - машина это мёртвое). Постольку, поскольку каждый момент существования есть воля к власти и выражение её существа (Kraft), каждый её вывод/Consequenz "должен" приводить к тому, чтобы в следующий "момент" ("...в сущности все наши поступки и наше миросозерцание не есть следствие фактов и пустых промежутков между ними, а непрерывно самостоятельно текущая река...") проявление силы/Kraft приводило к проявлению той же самой силы/Kraft (образуя "непрерывно самостоятельно текущую реку").
В этом JGB-13 "отменяет" и преодолевает весь спинозизм (даже его ответвления, в "корне") и принцип "самосохранения" Спинозы, устраняя из него противоречия и доводя его до предельного выражения, - понятия "der Wille zur Macht"; тем же самым формируется центральное положение и психологии, и философии, и "физиологии" ("Что значит "неудавшийся" ["неудавшийся" не означает "слабый", - и "сильный" может быть, - неудавшимся]? Прежде всего, физиологически? Уже не политически."): каждый поступок, в этой формулировке, стремится к накоплению и высвобождению силы/Kraft, а не к "самосохранению" (не совсем понятно какой "действительности", особенно в силу невозможности т.н. "самоконтроля" "действительностью" самой себя: "https://www.mdpi.com/1099-4300/26/3/194"). Это же стремление и есть так называемая "необходимость"/Nothwendigkeit/Dummheit (и это же объясняет, почему "необходимость" является таковой по своей "природе", и как она имеет силу, - как Macht, как der Wille zur Macht).

Die Einsamkeit in der Ewigkeit, jenseits der Moral: der Schöpferische und die Güte. Es giebt keine Lösung als ein anderes Wesen zu schaffen, das nicht so leidet wie wir.
Determinism: „Ich bin für alles Kommende ein fatum!“ — ist meine Antwort auf Determinismus!


Следовательно, стремление "помочь необходимости" есть стремление помочь именно этому "выбору" "жить", - как форме весьма конкретной "эксплуатации", "насилия", - проявления власти и накопления силы ("was ist Glück? — Das Gefühl davon, dass die Macht wächst, dass ein Widerstand überwunden wird").
И уже только из этого становятся (более детально) понятны слова "stärker, böser und tiefer; auch schöner", - "stärker" в вышеозначенном смысле (смысле, к примеру, выбора таких действий которые не ведут к потере сил ("was ist schlecht? — Alles, was aus der Schwäche stammt"), или смысле записки "Lenzer Heide"), "böser" в смысле "Je mehr er [der Mensch] hinauf in die Höhe und Helle will, um so stärker streben seine Wurzeln erdwärts, abwärts, in’s Dunkle, Tiefe, — in’s Böse", "tiefer" в смысле только что приведённой цитаты, а также в смысле "wie sie in meine Tiefen rollen!" и "самой бездонной мысли" (соответственно, "tiefster Gedanke"), и наконец, "schöner" в смысле описания феномена красоты в "Götzen-Dämmerung", - в смысле вырождения, decadence.

Nicht, was die Menschheit ablösen soll in der Reihenfolge der Wesen, ist das Problem, das ich hiermit stelle (— der Mensch ist ein Ende —): sondern welchen Typus Mensch man züchten soll, wollen soll, als den höherwerthigeren, lebenswürdigeren, zukunftsgewisseren.

И если этот тип человека обладает наибольшим "эссенциально"/"сущностно"/"содержательно" философским "смыслом" (Nothwendigkeit) наицентральнейшего ("центра тяжести") "смысла" бытия (становления, никакого "Бытия" Парменида, - нет), - то этот тип, по замыслу устранения страдания как цели, - и обладает "будущностью", - он есть "цель".

Zarathustra, der erste Psycholog der Guten, ist — folglich — ein Freund der Bösen. Wenn eine décadence-Art Mensch zum Rang der höchsten Art aufgestiegen ist, so konnte dies nur auf Kosten ihrer Gegensatz-Art geschehn, der starken und lebensgewissen Art Mensch. Wenn das Heerdenthier im Glanze der reinsten Tugend strahlt, so muss der Ausnahme-Mensch zum Bösen heruntergewerthet sein. Wenn die Verlogenheit um jeden Preis das Wort „Wahrheit“ für ihre Optik in Anspruch nimmt, so muss der eigentlich Wahrhaftige unter den schlimmsten Namen wiederzufinden sein. Zarathustra lässt hier keinen Zweifel: er sagt, die Erkenntniss der Guten, der „Besten“ gerade sei es gewesen, was ihm Grausen vor dem Menschen überhaupt gemacht habe; aus diesem Widerwillen seien ihm die Flügel gewachsen, „fortzuschweben in ferne Zukünfte“, — er verbirgt es nicht, dass sein Typus Mensch, ein relativ übermenschlicher Typus, gerade im Verhältniss zu den Guten übermenschlich ist, dass die Guten und Gerechten seinen Übermenschen Teufel nennen würden...

"Ihr höchsten Menschen, denen mein Auge begegnete, das ist mein Zweifel an euch und mein heimliches Lachen: ich rathe, ihr würdet meinen Übermenschen — Teufel heissen!
So fremd seid ihr dem Grossen mit eurer Seele, dass euch der Übermensch furchtbar sein würde in seiner Güte..."

An dieser Stelle und nirgends wo anders muss man den Ansatz machen, um zu begreifen, was Zarathustra will: diese Art Mensch, die er concipirt, concipirt die Realität, wie sie ist: sie ist stark genug dazu —, sie ist ihr nicht entfremdet, entrückt, sie ist sie selbst, sie hat all deren Furchtbares und Fragwürdiges auch noch in sich, damit erst kann der Mensch Grösse haben...
>> 1179  
>>1178
["по замыслу устранения страдания как цели" - постольку, поскольку страдание есть результат невозможности проявления фундаментальных сил ("речь ведь идет о той же активной силе, которая роскошествует и строит государства в лице названных художников насилия и организаторов и которая здесь внутренне, в меньших масштабах, мелочнее, пятясь, в "лабиринте груди", говоря вместе с Гете, мастерит себе нечистую совесть и строит негативные идеалы - это и есть как раз тот инстинкт свободы (на моем языке: воля к власти)"), - то есть, - результат "ошибки"/Irrthum (например, ein Dogmatiker-Irrthum), приводящей к невозможности высвобождения и накопления силы, власти, - Macht
[говоря "проще" и "глубже", для "народа": если "человечество" (что есть истина?) хочет "перестать" страдать (или хотя бы страдать приятно, - jouissance), - то оно не может не следовать ницшевским истинам, - оно должно предстать перед ними, усвоить их, - или оставаться замкнутым в своей ловушке, - навсегда (см. первый афоризм книги "Анти-Христ")]]

Наконец (апеллируя к "https://www.pnas.org/doi/10.1073/pnas.2310223120", "https://www.mdpi.com/1099-4300/26/6/481", и "https://royalsocietypublishing.org/doi/10.1098/rstb.2022.0415" как более точно выражающим идею "воли к власти" и "становления" (по отношению к феномену памяти и "воплощённости", энактивизма, а также феномена селекции/отбора, как феномена общего для мёртвых и живых)), на научном языке), - вышеописанное объясняет и итоговый смысл: как некто "становится тем что он есть" (An dieser Stelle ist nicht mehr zu umgehn die eigentliche Antwort auf die Frage, wie man wird, was man ist, zu geben.... [EH-II-9]), - "человек" становится тем что он есть как проявление силы/Kraft, как der Wille zur Macht, целиком и только, - через неё, а не "вокруг" неё, или "избегая" её (например, пытаясь "не ошибаться!", изо всех сил (что в сущности, есть только выражение ошибки?)), - и только уже через и из этого следует концепция "Übermensch", и концепция "der Mensch" как "канат, протянутый между животным [Thier] и сверхчеловеком [Übermensch], — веревка над бездной [Abgrunde]" (по-видимому, идея сверхчеловека уже включает в себя "самую бездонную мысль", - "бездну"/Abgrunde).

В этом заключается более "центральная" проблема:
определение понятия "человек"/"der Mensch" (если люди называют "Диониса" "злым", "плохим", - то на каком основании они могут это сделать? на основании, что "люди" лучше "Диониса" знают что такое "человек" и "человечность", - но разве так ли это "на самом деле"?.. именно это и должно быть прежде всего доказано, если какая-то "критика" (негативное отношение - это не критика, это, в худшем смысле, - либо ressentiment, либо кретинизм) "Диониса" (а ведь настоящая критика обязывает прежде всего понимания объекта критики, - по сути, "овладения" им, - когда как именно понимания "Диониса" (а не восхищения или ненависти к нему), - почти что и не было) может или "должна" быть предпринята (ведь, если людей лучше понимает "Дионис" (как кто-то, кто находится вне объекта воздействия (как люди могут лучше знать что такое "человек", если они сами есть сторона и объект спора?)), и тем более, - любит их, - то быть может, вовсе не так уж "злы" его действия?.. и что, если это так, в "действительности"?...)). Понятие "человек" должно быть также "определено" если оно вообще может быть и "должно" быть использовано для таких философских подходов, как "антропоцентризм", - ведь если не ясно что есть "человек", что есть "человеческое" и "слишком человеческое" (и, соответственно, "истинное" и "слишком истинное"), - то не может быть понятым и что есть некий "антропоцентризм" (быть может "человек" и сам слишком уж часто проявляет себя и ведёт себя совсем уж не-по-человечески? "слишком человечески").
Но эта проблема замыкает вопрос на себя (не через "круговой аргумент", или "противоречие", а
круговую зависимость [от власти]), - и это же возвращает к вопросу и предмету спора.

Соответственно предмету спора, ответ Ницше, - это ответ не самого Ницше (
человека), а его "учителя", - ответ, который даёт "Дионис" ("канат, протянутый между животным и сверхчеловеком"):
«При определенных обстоятельствах я люблю человека» — при этом он оглянулся на Ариадну, которая была рядом, — «человек — это приятное, смелое, изобретательное существо, которого нет равного на земле, и он всегда найдет путь даже в самых запутанных лабиринтах. Я ему благосклонен: часто размышляю, как сделать его ещё сильнее, злее и глубже, чем он есть». — «Сильнее, злее и глубже?» — спросил я, сильно испугавшись. «Да, — ответил он снова, — сильнее, злее и глубже; а также красивее [прекраснее]» — и тут бог-искуситель улыбнулся своей халкионической улыбкой, точно он изрек что-то очаровательно учтивое....*
>> 1180  
>>1179
Словом,
Что хорошо? - Все, от чего возрастает в человеке чувство силы, воля к власти, могущество.
или, возвращаясь к исходной [и предпосылке] всей мысли:
— Denn so lange das Leben aufsteigt, ist Glück gleich Instinkt. —
>> 1181  
[ Bei abgehellter Luft,
wenn schon des Thau’s Tröstung
zur Erde niederquillt,
unsichtbar, auch ungehört
— denn zartes Schuhwerk trägt
der Tröster Thau gleich allen Trostmilden —
gedenkst du da, gedenkst du, heisses Herz,
wie einst du durstetest,
nach himmlischen Thränen und Thaugeträufel
versengt und müde durstetest,
dieweil auf gelben Graspfaden
boshaft abendliche Sonnenblicke
durch schwarze Bäume um dich liefen
blendende Sonnen-Gluthblicke, schadenfrohe.

„Der Wahrheit Freier — du? so höhnten sie
nein! nur ein Dichter!
ein Thier, ein listiges, raubendes, schleichendes,
das lügen muss,
das wissentlich, willentlich lügen muss,
nach Beute lüstern,
bunt verlarvt,
sich selbst zur Larve,
sich selbst zur Beute
das — der Wahrheit Freier?..
Nur Narr! Nur Dichter!
Nur Buntes redend,
aus Narrenlarven bunt herausredend,
herumsteigend auf lügnerischen Wortbrücken,
auf Lügen-Regenbogen
zwischen falschen Himmeln
herumschweifend, herumschleichend —
nur Narr! nur Dichter!..

Das — der Wahrheit Freier?..

Nicht still, starr, glatt, kalt,
zum Bilde worden,
zur Gottes-Säule,
nicht aufgestellt vor Tempeln,
eines Gottes Thürwart:
nein! feindselig solchen Tugend-Standbildern,
in jeder Wildniss heimischer als in Tempeln,
voll Katzen-Muthwillens
durch jedes Fenster springend
husch! in jeden Zufall,
jedem Urwalde zuschnüffelnd,
dass du in Urwäldern
unter buntzottigen Raubthieren
sündlich gesund und schön und bunt liefest,
mit lüsternen Lefzen,
selig-höhnisch, selig-höllisch, selig-blutgierig,
raubend, schleichend, lügend liefest...

Oder dem Adler gleich, der lange,
lange starr in Abgründe blickt,
in seine Abgründe...
— oh wie sie sich hier hinab,
hinunter, hinein,
in immer tiefere Tiefen ringeln! —
Dann,
plötzlich,
geraden Flugs
gezückten Zugs
auf Lämmer stossen,
jach hinab, heisshungrig,
nach Lämmern lüstern,
gram allen Lamms-Seelen,
grimmig gram Allem, was blickt
tugendhaft, schafmässig, krauswollig,
dumm, mit Lammsmilch-Wohlwollen...

Also
adlerhaft, pantherhaft
sind des Dichters Sehnsüchte,
sind deine Sehnsüchte unter tausend Larven,
du Narr! du Dichter!..

Der du den Menschen schautest
so Gott als Schaf —,
den Gott zerreissen im Menschen
wie das Schaf im Menschen
und zerreissend lachen —

das, das ist deine Seligkeit,
eines Panthers und Adlers Seligkeit,
eines Dichters und Narren Seligkeit!..“

Bei abgehellter Luft,
wenn schon des Monds Sichel
grün zwischen Pupurröthen
und neidisch hinschleicht,
— dem Tage feind,
mit jedem Schritte heimlich
an Rosen-Hängematten
hinsichelnd, bis sie sinken,
nachtabwärts blass hinabsinken:
so sank ich selber einstmals,
aus meinem Wahrheits-Wahnsinne,
aus meinen Tages-Sehnsüchten,
des Tages müde, krank vom Lichte,
— sank abwärts, abendwärts, schattenwärts,
von Einer Wahrheit
verbrannt und durstig
— gedenkst du noch, gedenkst du, heisses Herz,
wie da du durstetest? —
dass ich verbannt sei
von aller Wahrheit
!
Nur Narr! Nur Dichter!....

[..... verschenke dich selber erst, oh Zarathustra!
— Ich bin deine Wahrheit....] ]
>> 1182  
[Der Rest ist Schweigen.]


1157   [Ответ]  
17397754160360.png   (399Кб, 828x500)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
399
... Die Bedingungen, unter denen man mich versteht und dann mit Nothwendigkeit versteht <, —> ich kenne sie nur zu genau. Man muss rechtschaffen sein in geistigen Dingen bis zur Härte, um auch nur meinen Ernst, meine Leidenschaft auszuhalten. Man muss geübt sein, auf Bergen zu leben — das erbärmliche Zeitgeschwätz von Politik und Völker-Selbstsucht unter sich zu sehn. Man muss gleichgültig geworden sein, man muss nie fragen, ob die Wahrheit nützt, ob sie Einem Verhängniss wird… Eine Vorliebe der Stärke für Fragen, zu denen Niemand heute den Muth hat; der Muth zum Verbotenen; die Vorherbestimmung zum Labyrinth. Eine Erfahrung aus sieben Einsamkeiten. Neue Ohren für neue Musik. Neue Augen für das Fernste. Ein neues Gewissen für bisher stumm gebliebene Wahrheiten. Und der Wille zur Ökonomie grossen Stils: seine Kraft, seine Begeisterung beisammen behalten… Die Ehrfurcht vor sich; die Liebe zu sich; die unbedingte Freiheit gegen sich...

Wohlan! Das allein sind meine Leser, meine rechten Leser, meine vorherbestimmten Leser: was liegt am Rest? — Der Rest ist bloss die Menschheit. — Man muss der Menschheit überlegen sein durch Kraft, durch Höhe der Seele, — durch Verachtung...


Der große Erkenntnisprinzip.
Was ist gut? — Alles, was das Gefühl der Macht, den Willen zur Macht, die Macht selbst im Menschen erhöht.
Was ist schlecht? — Alles, was aus der Schwäche stammt.
Was ist Glück? — Das Gefühl davon, dass die Macht wächst, dass ein Widerstand überwunden wird.
Nicht Zufriedenheit, sondern mehr Macht; nicht Friede überhaupt, sondern Krieg; nicht Tugend, sondern Tüchtigkeit (Tugend im Renaissance-Stile, virtù, moralinfreie Tugend)
Die ["Guten"/]Schwachen und ["höheren"/]Missrathnen sollen zu Grunde gehn: erster Satz unsrer Menschenliebe. Und man soll ihnen noch dazu helfen.
Was ist schädlicher als irgend ein Laster? — Das Mitleiden der That mit allen Missrathnen und Schwachen — das Christenthum... [... denn Christenthum ist Platonismus für’s „Volk“... [... „Jenseits von Gut und Böse“... Dies heisst zum Mindesten nicht „Jenseits von Gut und Schlecht“.]]
Пропущено 7 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1165  
. . . . .
>> 1166  
Siebenter Satz. — Der Rest folgt daraus.
>> 1167  
[ Verschenke dich selber erst, oh Zarathustra!
— Ich bin deine Wahrheit...

[Vorausgesetzt, dass die Wahrheit ein Weib ist.] ]
>> 1168  
[„Die Form ist flüssig, der „Sinn“ ist es aber noch mehr.“
— Man ist um den Preis Künstler, daß man das, was alle Nichtkünstler Form nennen, als Inhalt, als die Sache selbst empfindet. Damit gehört man freilich in eine verkehrte Welt.]

[... und alte Tafeln zerbrochen in steile Tiefen rollte ...

Oh meine Brüder, bin ich denn grausam? Aber ich sage: was fällt, das soll man auch noch stossen!
Das Alles von Heute — das fällt, das verfällt: wer wollte es halten! Aber ich — ich will es noch stossen!
Kennt ihr die Wollust, die Steine in steile Tiefen rollt? — Diese Menschen von heute: seht sie doch, wie sie in meine Tiefen rollen!
Ein Vorspiel bin ich besserer Spieler, oh meine Brüder! Ein Beispiel! Thut nach meinem Beispiele!
Und wen ihr nicht fliegen lehrt, den lehrt mir — schneller fallen! —

Denn, wie das Sprichwort Zarathustra’s sagt: „ — Eins ist nothwendiger als das Andre — “.]

[... von jener himmlischen Noth, die noch Zufälle zwingt, Sternen-Reigen zu tanzen ...

„So geht die Rede aller Fische, sprachst du; was sie nicht ergründen, ist unergründlich.
Aber veränderlich bin ich nur und wild und in Allem ein Weib, und kein tugendhaftes:
Ob ich schon euch Männern „die Tiefe“ heisse oder „die Treue“, „die Ewige“, die „Geheimnissvolle.“
Doch ihr Männer beschenkt uns stets mit den eignen Tugenden — ach, ihr Tugendhaften!“

Vernunft ist auch in mir eine Ausnahme, sagte Zarathustra: Chaos und Nothwendigkeit und Wirbel der Sterne — das ist auch in der weisesten Welt die Regel. Als ich den Zweck dachte, dachte ich auch den Zufall und die Thorheit. Meine Brüder, die Natur ist dumm: und so weit wir Natur sind, sind wir alle dumm. Auch die Dummheit hat einen schönen Namen: sie nennt sich Nothwendigkeit. Kommen wir doch der Nothwendigkeit zu Hülfe!

Der Weise als Astronom. — So lange du noch die Sterne fühlst als ein „Über-dir“, fehlt dir noch der Blick des Erkennenden. (Nicht die Stärke, sondern die Dauer der hohen Empfindung macht die hohen Menschen.)

Ich höre mit Vergnügen, dass unsre Sonne in rascher Bewegung gegen das Sternbild des Herkules hin begriffen ist: und ich hoffe, dass der Mensch auf dieser Erde es darin der Sonne gleich thut. Und wir voran, wir guten Europäer! —]

... Oh wie sollte ich nicht nach der Ewigkeit brünstig sein und nach dem hochzeitlichen Ring der Ringe, — dem Ring der Wiederkunft?
Nie noch fand ich das Weib, von dem ich Kinder mochte, es sei denn dieses Weib, das ich liebe: denn ich liebe dich, oh Ewigkeit! ...

Höchstes Gestirn des Seins!
Ewiger Bildwerke Tafel!
Du kommst zu mir? —
Was Keiner erschaut hat,
deine stumme Schönheit, —
wie? sie flieht vor meinen Blicken nicht?
Schild der Nothwendigkeit!
Ewiger Bildwerke Tafel!
— aber du weisst es ja:
was Alle hassen,
was allein ich liebe,
dass du ewig bist!
dass du nothwendig bist!
Meine Liebe entzündet
sich ewig nur an der Nothwendigkeit.
Schild der Nothwendigkeit!
Höchstes Gestirn des Seins!
— das kein Wunsch erreicht,
das kein Nein befleckt,
ewiges Ja des Sein’s,
ewig bin ich dein Ja:

D e n n i c h l i e b e d i c h, o h E w i g k e i t! — —
>> 1169  
— Denn so lange das Leben aufsteigt, ist Glück gleich Instinkt. —


1093   [Ответ]  
17385034195660.png   (245Кб, 405x378)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
245
Должно быть только то, что не может не удасться.

[Наносим ли мы, имморалисты, ущерб добродетели? – Столь же мало, как анархисты – государям: с тех пор, как в них начали стрелять, они снова крепко засели в своих тронах.
Мораль: нужно стрелять в мораль.]

[The end.]
Пропущено 40 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1152  
>>1151
["Ныне впервые мечется в родовых муках гора человеческого будущего." - превосходный экзистенциалистский перевод как всегда, ведь оригинал говорит совсем другую речь: "Nun erst kreist der Berg der Menschen-Zukunft", подразумевая скорее "кривые тропки" (подобно тем, по которым Заратустра ходил с карликом в "Видении и загадке"), либо вот это:
Все хорошие вещи, кривыми путями, приближаются к своей цели. Как кошки, они выгибают спины, мурлыкают внутренне перед своим близким счастьем — все хорошие вещи смеются.
Шаг выдает, идешь ли ты уже по своему пути: смотрите, как я иду! А тот, кто близок к своей цели, тот танцует.
И, правда, я не стал статуей, не стою здесь, застывший, тупой, каменный, как колонна; я люблю быстрое движение.
И даже если на Земле есть болота и густая тьма: тот, кто имеет легкие ноги, пройдет через грязь и танцует, как по выметенному льду.
Возвышайте ваши сердца, мои братья, высоко! Еще выше! И не забывайте о ногах! Поднимайте также ноги, вы хорошие танцоры, и еще лучше: вы стоите на голове!

(как можно прекратить, если ошибка за ошибкой постоянно выявляется? вынужден снова повторить: Ницше не экзистенциалист, и ни в коем случае - не [Х/]хайдеггер - такое чтение - грубая ошибка)

sapienti sat]
>> 1153  
[The powerful exact [alt.: do] what they can, and the weak have to comply. [NB: no necessity is introduced, at all.]]
>> 1154  
17397264847830.png   (88Кб, 961x369)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
88
>>1153
[— Die „Vernunft“ in der Sprache: oh was für eine alte betrügerische Weibsperson! Ich fürchte, wir werden Gott nicht los, weil wir noch an die Grammatik glauben... —

"NB": археология политики Бушрона и археология субъекта де Либера - в отношении к психоанализу поведения на основании идей Лакана (в смысле анализа языка), пост-скиннерианского бихевиоризма (хотя бы functional analysis (RFT)), и известного двухтомника Делёза, - по отношению к идее Фукидида о таинственной "природе человека" [функционирующей по-разному: chaos sive natura]. (Быть может потому и существует "предиктивность" поведения - "потому, что".)]
>> 1155  
Die wahre Welt haben wir abgeschafft: welche Welt blieb übrig? die scheinbare vielleicht?… Aber nein! mit der wahren Welt haben wir auch die scheinbare abgeschafft!

Mittag ["Mitternacht ist auch Mittag"]; Augenblick des kürzesten Schattens; Ende des längsten Irrthums; Höhepunkt der Menschheit; INCIPIT ZARATHUSTRA.
>> 1156  
Das Zeichen.

Des Morgens aber nach dieser Nacht sprang Zarathustra von seinem Lager auf, gürtete sich die Lenden und kam heraus aus seiner Höhle, glühend und stark, wie eine Morgensonne, die aus dunklen Bergen kommt.

„Du grosses Gestirn, sprach er, wie er einstmals gesprochen hatte, du tiefes Glücks-Auge, was wäre all dein Glück, wenn du nicht Die hättest, welchen du leuchtest!
Und wenn sie in ihren Kammern blieben, während du schon wach bist und kommst und schenkst und austheilst: wie würde darob deine stolze Scham zürnen!
Wohlan! sie schlafen noch, diese höheren Menschen, während ich wach bin: das sind nicht meine rechten Gefährten! Nicht auf sie warte ich hier in meinen Bergen.
Zu meinem Werke will ich, zu meinem Tage: aber sie verstehen nicht, was die Zeichen meines Morgens sind, mein Schritt — ist für sie kein Weckruf.
Sie schlafen noch in meiner Höhle, ihr Traum käut noch an meinen Mitternächten. Das Ohr, das nach mir horcht, — das gehorchende Ohr fehlt in ihren Gliedern.“
— Diess hatte Zarathustra zu seinem Herzen gesprochen, als die Sonne aufgieng: da blickte er fragend in die Höhe, denn er hörte über sich den scharfen Ruf seines Adlers. „Wohlan! rief er hinauf, so gefällt und gebührt es mir. Meine Thiere sind wach, denn ich bin wach.
Mein Adler ist wach und ehrt gleich mir die Sonne. Mit Adlers-Klauen greift er nach dem neuen Lichte. Ihr seid meine rechten Thiere; ich liebe euch.
Aber noch fehlen mir meine rechten Menschen!“ —

Also sprach Zarathustra; da aber geschah es, dass er sich plötzlich wie von unzähligen Vögeln umschwärmt und umflattert hörte, — das Geschwirr so vieler Flügel aber und das Gedräng um sein Haupt war so gross, dass er die Augen schloss. Und wahrlich, einer Wolke gleich fiel es über ihn her, einer Wolke von Pfeilen gleich, welche sich über einen neuen Feind ausschüttet. Aber siehe, hier war es eine Wolke der Liebe, und über einen neuen Freund.

„Was geschieht mir?“ dachte Zarathustra in seinem erstaunten Herzen und liess sich langsam auf dem grossen Steine nieder, der neben dem Ausgange seiner Höhle lag. Aber, indem er mit den Händen um sich und über sich und unter sich griff, und den zärtlichen Vögeln wehrte, siehe, da geschah ihm etwas noch Seltsameres: er griff nämlich dabei unvermerkt in ein dichtes warmes Haar-Gezottel hinein; zugleich aber erscholl vor ihm ein Gebrüll, — ein sanftes langes Löwen-Brüllen.

„Das Zeichen kommt,“ sprach Zarathustra und sein Herz verwandelte sich. Und in Wahrheit, als es helle vor ihm wurde, da lag ihm ein gelbes mächtiges Gethier zu Füssen und schmiegte das Haupt an seine Knie und wollte nicht von ihm lassen vor Liebe und that einem Hunde gleich, welcher seinen alten Herrn wiederfindet. Die Tauben aber waren mit ihrer Liebe nicht minder eifrig als der Löwe; und jedes Mal, wenn eine Taube über die Nase des Löwen huschte, schüttelte der Löwe das Haupt und wunderte sich und lachte dazu.

Zu dem Allen sprach Zarathustra nur Ein Wort: „meine Kinder sind nahe, meine Kinder“ —, dann wurde er ganz stumm. Sein Herz aber war gelöst, und aus seinen Augen tropften Thränen herab und fielen auf seine Hände. Und er achtete keines Dings mehr und sass da, unbeweglich und ohne dass er sich noch gegen die Thiere wehrte. Da flogen die Tauben ab und zu und setzten sich ihm auf die Schulter und liebkosten sein weisses Haar und wurden nicht müde mit Zärtlichkeit und Frohlocken. Der starke Löwe aber leckte immer die Thränen, welche auf die Hände Zarathustra’s herabfielen und brüllte und brummte schüchtern dazu. Also trieben es diese Thiere. —

Diess Alles dauerte eine lange Zeit, oder eine kurze Zeit: denn, recht gesprochen, giebt es für dergleichen Dinge auf Erden keine Zeit —. Inzwischen aber waren die höheren Menschen in der Höhle Zarathustra’s wach geworden und ordneten sich mit einander zu einem Zuge an, dass sie Zarathustra entgegen giengen und ihm den Morgengruss böten: denn sie hatten gefunden, als sie erwachten, dass er schon nicht mehr unter ihnen weilte. Als sie aber zur Thür der Höhle gelangten, und das Geräusch ihrer Schritte ihnen voranlief, da stutzte der Löwe gewaltig, kehrte sich mit Einem Male von Zarathustra ab und sprang, wild brüllend, auf die Höhle los; die höheren Menschen aber, als sie ihn brüllen hörten, schrien alle auf, wie mit Einem Munde, und flohen zurück und waren im Nu verschwunden.

Zarathustra selber aber, betäubt und fremd, erhob sich von seinem Sitze, sah um sich, stand staunend da, fragte sein Herz, besann sich und war allein. „Was hörte ich doch? sprach er endlich langsam, was geschah mir eben?“

Und schon kam ihm die Erinnerung, und er begriff mit Einem Blicke Alles, was zwischen Gestern und Heute sich begeben hatte. „Hier ist ja der Stein, sprach er und strich sich den Bart, auf dem sass ich gestern am Morgen; und hier trat der Wahrsager zu mir, und hier hörte ich zuerst den Schrei, den ich eben hörte, den grossen Nothschrei.
Oh ihr höheren Menschen, von eurer Noth war’s ja, dass gestern am Morgen jener alte Wahrsager mir wahrsagte, —
— zu eurer Noth wollte er mich verführen und versuchen: oh Zarathustra, sprach er zu mir, ich komme, dass ich dich zu deiner letzten Sünde verführe.
Zu meiner letzten Sünde? rief Zarathustra und lachte zornig über sein eigenes Wort: was blieb mir doch aufgespart als meine letzte Sünde?“
— Und noch ein Mal versank Zarathustra in sich und setzte sich wieder auf den grossen Stein nieder und sann nach. Plötzlich sprang er empor, —

Mitleiden! Das Mitleiden mit dem höheren Menschen! schrie er auf, und sein Antlitz verwandelte sich in Erz. Wohlan! Das — hatte seine Zeit!
Mein Leid und mein Mitleiden — was liegt daran! Trachte ich denn nach Glücke? Ich trachte nach meinem Werke!
Wohlan! Der Löwe kam, meine Kinder sind nahe, Zarathustra ward reif, meine Stunde kam: —
Diess ist mein Morgen, mein Tag hebt an: herauf nun, herauf, du grosser Mittag!“ — —

Also sprach Zarathustra und verliess seine Höhle, glühend und stark, wie eine Morgensonne, die aus dunklen Bergen kommt.

[— — —]

The end.


1102   [Ответ]  
17391692210110.jpg   (8Кб, 300x168)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
8
„Siehe diesen Thorweg! Zwerg! sprach ich weiter: der hat zwei Gesichter. Zwei Wege kommen hier zusammen: die gieng noch Niemand zu Ende.
Diese lange Gasse zurück: die währt eine Ewigkeit. Und jene lange Gasse hinaus — das ist eine andre Ewigkeit.
Sie widersprechen sich, diese Wege; sie stossen sich gerade vor den Kopf: — und hier, an diesem Thorwege, ist es, wo sie zusammen kommen. Der Name des Thorwegs steht oben geschrieben: „Augenblick“.
Aber wer Einen von ihnen weiter gienge — und immer weiter und immer ferner: glaubst du, Zwerg, dass diese Wege sich ewig widersprechen?“ —
„Alles Gerade lügt, murmelte verächtlich der Zwerg. Alle Wahrheit ist krumm, die Zeit selber ist ein Kreis.“
„Du Geist der Schwere! sprach ich zürnend, mache dir es nicht zu leicht! Oder ich lasse dich hocken, wo du hockst, Lahmfuss, —und ich trug dich hoch!
Siehe, sprach ich weiter, diesen Augenblick! Von diesem Thorwege Augenblick läuft eine lange ewige Gasse rückwärts: hinter uns liegt eine Ewigkeit.
Muss nicht, was laufen kann von allen Dingen, schon einmal diese Gasse gelaufen sein? Muss nicht, was geschehn kann von allen Dingen, schon einmal geschehn, gethan, vorübergelaufen sein?
Und wenn Alles schon dagewesen ist: was hältst du Zwerg von diesem Augenblick? Muss auch dieser Thorweg nicht schon — dagewesen sein?
Und sind nicht solchermaassen fest alle Dinge verknotet, dass dieser Augenblick alle kommenden Dinge nach sich zieht? Also — — sich selber noch?
Denn, was laufen kann von allen Dingen: auch in dieser langen Gasse hinaus — muss es einmal noch laufen! —
Und diese langsame Spinne, die im Mondscheine kriecht, und dieser Mondschein selber, und ich und du im Thorwege, zusammen flüsternd, von ewigen Dingen flüsternd — müssen wir nicht Alle schon dagewesen sein?
— und wiederkommen und in jener anderen Gasse laufen, hinaus, vor uns, in dieser langen schaurigen Gasse — müssen wir nicht ewig wiederkommen? —“


Книга, ставшая почти человеком.
Каждый писатель вновь и вновь удивляется тому, как книга, как только она отделяется от него, начинает жить собственной жизнью; ему кажется, что это как если бы часть насекомого была оторвана и пошла своим собственным путем. Возможно, он почти совсем забывает о ней, возможно, он поднимается выше тех взглядов, которые в ней изложены, возможно, он сам уже не понимает её и утратил те крылья, на которых летал, когда сочинял эту книгу. Тем временем она находит своих читателей, вдохновляет жизнь, радует, пугает, порождает новые произведения, становится душой намерений и поступков — короче говоря, она живёт как существо с духом и душой, и, тем не менее, не является человеком. — Самое счастливое положение у автора, который, будучи стариком, может сказать, что всё, что было в нём живительным, укрепляющим, возвышающим, просвещающим в мыслях и чувствах, продолжает жить в его произведениях, а он сам стал лишь серым пеплом, в то время как огонь был унесён и передан повсюду. — Если учесть, что каждое действие человека, не только книга, так или иначе становится поводом для других действий, решений, мыслей, что всё, что происходит, неразрывно связано с тем, что ещё будет, то можно понять настоящую бессмертность, существующую в движении: то, что однажды двигало, навсегда остаётся в общем контексте всего существующего, как насекомое, заключённое и увековеченное, в янтаре.


— Ecce Homo. —
Мне ль не знать, откуда сам я?
Ненасытный, словно пламя,
Сам собой охвачен весь.
Свет есть все, что я хватаю,
Уголь все, что отпускаю:
Пламя – пламя я и есмь!


... Из брешей и пустот состоит дух [их] спасителей; но в каждую дыру вставили они химеру свою – Богом зовется у них эта затычка ...

Понимают ли меня?.. Самопреодоление морали из правдивости, самопреодоление моралиста в его противоположность – в меня – это и означает в моих устах имя Заратустры...

... И вот перед нами момент в Дамаске: Павел понял, что ему необходима вера в бессмертие, чтобы обесценить “мир”, что понятие “ад” даёт господство над Римом, что “потустороннее” умерщвляет жизнь... Нигилист и христианин [Nihilist und Christ] - это рифмуется, и не только рифмуется...

[Следим за "руками"!]
Если за следствием не следует ничего [или всё-таки следует, но, - Ничто (das Asketische Ideal)], как ориентир [и как "подход"] (операция над объектом, конструируемая an sich, как предмет техники действия, из которой становится сотканной действительность), то отрицание следствия ["сократизм"], будучи привычкой, поведением и "габитусом", влечёт за собой и сугубо моральное отрицание отрицания [аскетизм к аскетизму, к Ничто]. Здесь: ограничение действий влечёт ограничений действительности, и ограничение ограничения как результат. "Конец" отрицает себя [мораль "самопреодолевается" в смысле логической схемы-schemata], бесконечность, будучи сжатой до финитной схемы, выражается в формуле "вечного возвращения" (первое появление этого принципа: Эмпедокл), - но без идеализации и моральной схемы (ни "равновесия", ни иной моральной директивы). Учитывая что рассуждение и суждение по форме и даже при строгости может быть практически любым возникает сугубо философская проблема разграничения суждения в силу ориентирования его не на Ничто, а на Нечто (не Etwas, а своего рода "Ichts"). И всё это достигается исключительно в рамках языка (включая математику (примеры этого: Солмз, Бион, Лакан, Матте-Бланко)), его диалектики, риторики и прочих средств. Чисто технически только благодаря принципу Macht и достигается существование (строгим образом определение) такого суждения, которое является "живым" (huoju 活句), - в силу определения, - что "живое" есть становление (что чувства и изменчивость "не лгут", - "они лгут не так, как полагали элеаты, но и не так, как полагал он, – они вообще не лгут"), что, чтобы была действительность, необходимо чтобы у следствия были последствия, чтобы одно действие влекло другое, как вышеописанное "насекомое в янтаре".
Следовательно, концептуальная схематизация понимаемая как das Asketische Ideal есть "схемата", уничтожающая жизнь. (Предполагая что неживое есть то состояние, в котором нет "dukkha" и неудовлетворения, в котором не регистрируются изменения ("нирвана"), и которое и есть содержание понятия - "цель" ("конец").)
Пропущено 12 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1115  
В итоге, "по существу": чисто технически "стабильной" (неизменной) Жизнь не может быть. [Это - аксиома.]
>> 1116  
И только отсюда, вследствие и в силу [Macht] логики действительности:
Лишь в дионисических Мистериях, в психологии дионисического состояния выражает себя основной факт эллинского инстинкта – его «воля к жизни». Что обеспечивал себе эллин этими мистериями? Вечную жизнь, вечное возвращение жизни; будущее, обетованное и освященное в прошедшем; торжествующее Да, сказанное жизни наперекор смерти и изменению; истинную жизнь как общее продолжение жизни через соитие, через мистерии половой жизни. Поэтому сам символ половой жизни был почитаем греками, был подлинно глубоким смыслом среди всего античного благочестия. Всё, что присутствует в акте соития, беременности, родов, возбуждало высшие и торжественные чувства. В учении Мистерий освящено «страдание»: муки роженицы» освящают страдание вообще, – всякое становление и рост, всё, что служит залогом будущего, обусловливает страдание… Чтобы существовала вечная радость созидания, чтобы воля к жизни вечно подтверждала саму себя, для этого должны также существовать «муки роженицы»… Все это означает слово «Дионис»: я не знаю высшей символики, чем эта греческая символика, символика дионисий. В ней религиозный смысл придается глубочайшему инстинкту жизни, инстинкту будущности жизни, вечности жизни, – самый путь к жизни, соитие, понимается как священный путь...
>> 1117  
[... понимая вышесказанное про "мистерии" в том числе и в первую очередь как философское, а не как гипостазированно-реифицированное суждение (подобно афоризму о "книге, ставшей почти человеком", т.е. как "движущуюся толпу метафор,
метонимий, антропоморфизмов, – короче, сумму человеческих отношений, которые были возвышены, перенесены
и украшены поэзией и риторикой и после долгого употребления кажутся людям каноническими и обязательными"), - но и включая и те толкования, которые дают тот или иной "результат" (следствия, Consequenz как выражение Kraft/действий, Consequenz от der Wille zur Macht, другими, метафорическими (и не очень), словами: "дети" (действий и - действительности)).]
>> 1118  
[Конец.]
>> 1119  
....


1081   [Ответ]  
17384936031210.jpg   (916Кб, 1117x1919)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
916
То, что есть, не может становиться, что не становится, то и должно - быть.

– Я изобретатель дифирамба. Пусть послушают, как говорит Заратустра с самим собою перед восходом солнца: таким изумрудным счастьем, такой божественной нежностью не обладал еще ни один язык до меня. Даже глубочайшая тоска такого Диониса все еще обращается в дифирамб; я беру в доказательство Ночную песнь – бессмертную жалобу того, кто из-за преизбытка света и власти, из-за своей солнечной натуры обречен не любить. –

Это формула дифирамба и его философский смысл: что должно становиться, то и должно быть, а всё иное - суть обман. [В этом обмане нет даже выгоды, он, как и всякий факт, без интерпертации глуп и бессмысленнен (что разумно, ведь это следует из определения).]

Будучи закодированным (lisez: оформленным, сформулированным) и перформативно произнесённым, он, как явление, производит впечатление, и эта воля к власти есть также - обман, но иного типа, - этот обман не расходится с обманчивостью явлений, он такой же как и они, он не противоречит им, он даже содержит их, в себе (принцип избытка, Überfluss; дифирамб не может быть понят без его перформативного прочитывания, пения, практически).
["Die Geburt der Tragödie" максимально раскрывает эту дихотомию, показывая, почему дифирамб есть метод наивысшей "синхронии" между участниками относительно действительности и её явлений (этот труд должен быть прочитан дважды: первый раз - внимательно, второй раз - применяя мышление этого труда к нему же).]

Критика, здесь применимая [вместо "механики" можно подставить любую другую спекулятивную технику мышления]:
“Научная” интерпретация мира, как вы ее понимаете, могла бы, следовательно, быть все еще одной из самых глупых, т.е. самых скудоумных, среди всех возможных интерпретаций мира: говорю это на ухо и совесть господам механикам, которые нынче охотно околачиваются возле философов и намертво убеждены в том, что механика есть учение о первых и последних законах, на которых, как на фундаменте, должно быть возведено все бытие. Но механический по существу мир был бы миром по существу бессмысленным! Допустим, что значимость музыки оценивалась бы тем, насколько может она быть исчисленной, сосчитанной, сформулированной, - сколь абсурдной была бы такая “научная” оценка музыки! Что бы из нее поняли, уразумели, узнали! Ничего, ровным счетом ничего из того, что собственно составляет в ней “музыку”!..

In summa: дифирамб, как метод сообщения состояний тела (subjective/romantic + instrumental/scientific классификация "ницшеанства" Маргрейвом), - но разве не является ли вообще что угодно, - "сообщением состояний тела"?.. [iff дифирамб есть один из необходимейших способов коммуникации философского знания.]
Пропущено 6 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1088  
Только исходя из включения этого императива жизнеутверждения, можно говорить о какой-то "объективности" (понимая, что всякая Жизнь есть в своей основе "насилие" взаимодействующих сил, даже в моменты рождения) относительно Целого.
Включение "дионисийского взгляда на мир" - есть условие правдивости философского суждения. ["Die Geburt der Tragödie" как "Критика способности суждения".]
>> 1089  
– С каким изумлением должны были взирать на него [дифирамбического служителя Диониса] аполлоновские греки! С изумлением тем большим, что к нему примешивалось жуткое сознание: все это, в сущности, не так уж и чуждо им самим, а их аполлоновское сознание – лишь покрывало, скрывающее от них этот дионисовский мир. –

[NB: нет и не было никакой т.н. "дихотомии" - "Mitternacht ist auch Mittag" и "Nacht ist auch eine Sonne" - "Аполлон" ("Великое светило!") - это и есть - "Дионис" (в т.ч. "Заратустра, сияющий и сильный, словно утреннее солнце"; и в том, и другом случае речь идёт о опьянении, - даже в случае Сократа).]
>> 1090  
[Дионисовский дифирамб побуждает человека к высшему подъему всех его способностей символизации; нечто еще никогда не испытанное ищет своего выражения – уничтожение покрывала Майи, единство бытия как гений рода и даже самой природы. Глубина природы должна найти себе теперь символическое выражение; необходим новый мир символов – сначала телесная символика во всей ее полноте, не только символика уст, лица, слова, но и целостный, ритмизирующий все члены тела плясовой жест. Затем в ритмике, динамике и гармонии внезапно и порывисто вырастают другие символические силы, силы музыки.]
>> 1091  
Всё остальное следует из вышесказанного... ["Рождение трагедии" как новый способ [всеприятия] взгляда на "мир" (борьба с десубъективацией, исключением явлений из сознания объекта "мир" посредством дифирамба (или: дифирамбической мысли)). ["Переоценка всех ценностей."]]
>> 1092  
The end.


1064   [Ответ]  
17384291384190.jpg   (67Кб, 492x551)   Показана уменьшенная копия, оригинал по клику.
67
Что было светом, становится тьмой ["то, что было на свету, действует во тьме"; ср: "Mitternacht ist auch Mittag", "Nacht ist auch eine Sonne"]: но и наоборот. То, что мы переживаем во сне, при условии, что мы переживаем это часто, в конце концов так же полноценно относится к общему состоянию нашей души, как и то, что мы переживаем «по-настоящему»: благодаря этому мы становимся богаче или беднее, получаем больше или меньше потребностей, и в конце концов даже в самый ясный и светлый день, и в самые радостные моменты бодрствующего разума, мы немного поддаемся привычкам наших снов. Допустим, кто-то часто летал во сне, и в конце концов, как только он снова начинает мечтать, он осознает силу и искусство полета, как свое привилегированное право, как свое самое завидное счастье: такой человек, который думает, что может с легкостью совершать любые изгибы и повороты, тот, кто знает чувство некой божественной легкости, «вверх» без напряжения и усилий, «вниз» без унижения и принижения — без тяжести! — как этот человек, с таким опытом и привычками, не должен ли он иначе воспринимать слово «счастье» в бодрствующем состоянии? Как он может не стремиться к счастью по-другому? «Подъем», как это описывают поэты, по сравнению с этим «полетом», должно казаться ему уже слишком земным, слишком мускулистым, насильственным, уже слишком «тяжелым».

Мистические объяснения - как туман - они не выражают Самость ими пользующегося. [Обскурантизм - ещё более худшее явление, уводящее в пропасть.]

Достаточно и того, что можно ничего не желать [Mein Leid und mein Mitleiden — was liegt daran! Trachte ich denn nach Glücke? Ich trachte nach meinem Werke!]. [Принцип непроницаемости, "неуязвимости", - "тьмы".]

["Ты должен"] Быть тем что не может не быть, в своём основании [но тем не менее, является преходящим, ведь Eins ist nothwendiger als das Andre, не так ли?].

"Нельзя думать и писать, не сидя. – Вот я и поймал тебя, нигилист! Усидчивость есть как раз грех против духа святого. Только выхоженные мысли имеют ценность."
Мысль должна танцевать, а не стоять на месте.
Пропущено 11 постов. Нажмите ответ, чтобы посмотреть.
>> 1076  
– Вся психология до сих пор застряла на моральных предрассудках и опасениях: она не решилась погрузиться в глубину. Рассматривать психологию как морфологию и теорию развития воли к власти, как я это делаю — никто ещё не осмелился даже прикоснуться к этой мысли. Если только можно считать тем, что было написано, симптомом того, что было скрыто. Сила моральных предрассудков глубоко проникла в самую духовную, кажущуюся самой холодной и беспристрастной сферу — и, как и следовало ожидать, она разрушает, тормозит, ослепляет и искажает. Настоящая физио-психология сталкивается с бессознательным сопротивлением в сердце исследователя, она сталкивается с «сердцем» направленным против себя: уже учение о взаимной обусловленности «хороших» и «плохих» стремлений вызывает, как более тонкую аморальность, у крепкой и здоровой совести боль и усталость — а тем более учение о выводимости всех добродетелей из порочных. Пусть, однако, кто-то примет даже аффекты ненависти, зависти, алчности, стремления к власти как аффекты, необходимые для жизни, как нечто, что должно присутствовать в общей хозяйственной структуре жизни, и следовательно должно быть усилено, если жизнь должна быть усилена — такой человек будеть страдать от такого направления своего суждения, как от морской болезни. И тем не менее эта гипотеза далеко не самая мучительная и чуждая в этом огромном, почти ещё новом царстве опасных знаний: — и действительно, есть сто веских причин, чтобы каждый, кто может, держался подальше от неё! С другой стороны: если уж человек оказался здесь, в таком путешествии, что ж! вперёд! теперь нужно крепко сжать зубы! открывать глаза! рука твёрдо на штурвале! — мы мчимся прямо через мораль, мы, возможно, раздавим, смелее того, уничтожим остатки своей моральности, отправляясь в этот путь и рискуя — но что нам с того! Ни одному отважному путешественнику и искателю приключений ещё не открывалась более глубокая мирозданческая истина: и психолог, который таким образом «приносит жертвы» ["Die Geburt der Tragödie."] — это не жертва разума, наоборот! — по крайней мере, может требовать, чтобы психология [мнение авторов Nietzsche-Kommentar: здесь и далее правильно писать не "психология", а 'философия "воли к власти"'] снова была признана как господствующая наука, к служению и подготовке которой предназначены другие науки. Ведь психология теперь снова становится путём к основным проблемам. –
>> 1077  
Ну что ж, если должны быть предприняты такие усилия, то не будет вовсе лишним попытаться в эту сторону идти, - при условии что данный orientierung есть вещь продуманная [почти что математически, а хотя бы и логически/диалектически] строго и грамотно.

На этом - всё.

[Ende von "Die fröhliche Wissenschaft".]

>> 1078  
Философ, как мы его понимаем, мы, свободные духи, — это человек, обладающий самой широкой [всеобъемлющей] ответственностью, тот, кто несет в себе совесть за всеобщее развитие человечества: этот философ будет использовать религии как средства для воспитания и формирования [для своей работы по выращиванию и выведению ["породы"]], так же, как он будет использовать политические и экономические условия. Отборочное, воспитывающее [селекционное], а значит, одновременно и разрушительное, и созидательное, формирующее влияние, которое может быть оказано с помощью религий, зависит от типа людей, находящихся под их покровительством [чарами] и защитой, и бывает многогранным и разным. Для сильных, независимых, подготовленных и предопределенных к командованию [повелевать], в которых разум и искусство правящей расы воплощаются телесно, религия становится еще одним средством преодоления сопротивлений, чтобы обрести власть: как связь [узел], связывающая правителей и подданных, и которая выдает и передает совесть последних, их сокровенное [скрытое] и внутреннее, что [сущность] с радостью может избежать [уклонялось бы от] подчинения, первым. И если некоторые из таких высоких [благородных] природ, обладая высокой духовностью, склоняются к более отстраненной [уединённой] и созерцательной жизни и сохраняют только самые утонченные способы властвовать (над избранными учениками или [религиозными] братьями), то религия сама может быть использована как средство для создания покоя от шума и труда грубого правления и чистоты перед неизбежной [необходимой] грязью политической работы [политиканства]. Так, например, понимали это брахманы: с помощью религиозной организации они обрели власть назначать королей для народа, в то время как сами они оставались в стороне, чувствуя себя людьми более высокого и сверхкоролевского предназначения. Между тем, религия дает части подчиненных руководство и возможность готовиться к будущему правлению [и повелеванию/приказанию], этим медленно восходящим классам и сословиям, в которых, благодаря удачным брачным обычаям, сила [die Kraft] и стремление [желание, Lust des Willens] воли, воля к самоконтролю [Selbstbeherrschung] всегда растет: — религия предлагает им достаточно стимулов [импульсов] и искушений [соблазнов] идти по пути [чтобы встать на путь] высшей духовности, испытывать чувства великого самоотречения [Selbstüberwindung], молчания [Schweigens] и одиночества [Einsamkeit, FW-285; мысль о вечном возвращении (FW-109, FW-341 в добавление к этому)]: — аскетизм и пуританизм становятся почти необходимыми средствами воспитания и усовершенствования, если раса хочет выйти из своего низкого происхождения и подняться к будущему правлению [Herrschaft]. Наконец, религия дает обычному человеку [простым людям], большинству, созданному [существующему] для служения и общего блага, неоценимую удовлетворенность своим положением и видом [природой], многократный внутренний мир [Frieden des Herzens], облагораживание послушания, счастье и страдания, разделяемые с себе подобными, и нечто вроде преображения и украшения, нечто вроде оправдания всего повседневного [обыденного], всей низости, всей полуживотной бедности их души. Религия и религиозное значение жизни наделяют сиянием [освещают солнечным светом] таких людей, всегда терзаемых [вечно страдающих], и делают их собственное существование более терпимым [делают для них даже вид самих себя сносным], она действует, как эпикурейская философия на страдающих людей более высокого положения, освежающе, утонченно [облагораживая], как бы использующая страдания, и в конце концов освещая их и оправдывая. Возможно, что в христианстве и буддизме нет ничего более достойного уважения [пожалуй, ничто так не почетно], чем их искусство обучать [наставлять] даже самых низких [Niedrigsten] людей через благочестие становиться частью высшего, кажущегося порядка вещей, и таким образом сохранять удовлетворение от реального порядка [помещать себя через благочестие в более высокий видимый порядок вещей и тем самым сохранять внутри себя удовлетворение от реального порядка], в котором они жестоко живут, — и именно эта жестокость и — необходима! [...в рамках которого они живут достаточно тяжело - и именно эта тяжесть необходима! - чтобы удержать себя.]
>> 1079  
Женщину считают глубокой. Почему? Потому что у неё никогда не дойдешь до дна. Женщина даже и не мелка.

Предположив, что истина есть женщина... — Если у женщины мужские добродетели, то от нее впору бежать; если же у нее нет мужских добродетелей, то она убежит сама.
[Между женщинами. «Истина? О, вы не знаете истины! Разве она не покушение на все наши pudeurs?..»]

— Затрагивать основную [впасть в ошибку при разрешении] проблему «мужчины и женщины», и отрицать самый глубокий антагонизм, необходимость вечного враждебного напряжения, возможно мечтая о равных правах, одинаковом воспитании, одинаковых требованиях и обязательствах – это типичный признак поверхностного ума, и мыслитель, который на этом опасном месте проявил свою поверхностность — поверхностность инстинкта! — может вообще считаться подозрительным, более того, разгаданным, разоблачённым: вероятно, он окажется слишком «недалёким» для всех основополагающих вопросов жизни, включая будущее, и не сможет углубиться в их суть [не достигнет никакой глубины]. Мужчина [Mann], напротив, обладающий глубиной, как в разуме [Geiste], так и в желаниях [Begierden], включая ту глубину доброжелательности [Wohlwollens], которая способна быть строгой и жёсткой, и которая легко может быть с ней перепутана, может думать о женщине только восточно [nur orientalisch denken]: он должен воспринимать женщину как собственность [Besitz], как закрытое имущество [Eigenthum], как нечто предназначенное для служения [Dienstbarkeit] и завершающееся в нём, — он должен опираться на необъятную разумность [Vernunft] Азии, на её инстинктивное превосходство [Instinkt-Überlegenheit]: как это когда-то делали греки, эти лучшие наследники и ученики Азии, которые, как известно, от Гомера до времён Перикла, с каждым шагом, с каждым развитием культуры [Cultur] и силы [Kraft] становились всё строже по отношению к женщине, короче, восточнее. Как необходимо, как логично, как даже человечно желаемо это было: пусть каждый рассудит [подумает] об этом про себя! —

[End.]
>> 1080  
[— — —

— Другая плясовая песнь. —

1.

"В твои глаза взглянул я недавно, о Жизнь: сверкало золото в ночи глаз твоих – и стихло сердце мое перед страстным желанием:
– я видел, как золотой челнок сверкал в темных водах, то исчезая, то появляясь вновь, ныряя, всплывая, манил он к себе, золотой челн-качалка!
На ноги мои, рвущиеся в пляс, бросила ты взгляд – смеющийся, вопросительный, жаркий, пьянящий.
Маленькими ручками своими только дважды тронула ты кастаньеты – и вот уже ноги мои ожили, одурманенные пляской.
Пятки отрывались от земли, пальцы ног словно прислушивались, внемля тебе: ибо слух у танцора – в пальцах ног его!
Я устремился к тебе – и попятилась ты от меня; зашелестели, взлетели, взвились на меня извивы волос твоих!
От тебя и от этих змей отпрянул я: и остановилась ты, полуотвернувшись, и страстное желание сквозило во взгляде твоем.
Лукавыми взорами учишь ты меня кривым путям; на кривых путях научаются коварству ноги мои!
Вблизи я боюсь тебя, издали – обожаю; твое бегство завлекает, твой взыскующий взгляд – останавливает: я страдаю, но чего не выстрадал бы я ради тебя!
Ради тебя, чей холод воспламеняет, чья ненависть обольщает, чье бегство привязывает, чьи насмешки волнуют:
– кто не испытывал ненависти к тебе – сковывающей, опутывающей, соблазняющей, ищущей, обретающей! Кто не любил тебя – невинную, нетерпеливую, взбалмошную грешницу с глазами ребенка!
Куда влечешь ты меня теперь, ты – верх совершенства и неукротимости? И вновь убегаешь – сладостная и неблагодарная ветреница!
В танце стремлюсь я за тобой, по малейшему следу, тобой оставленному. Где ты? Подай же мне руку! Дай хоть один пальчик!
Тут пещеры и заросли: можно заблудиться! Стой! Подожди! Разве не видишь ты, как проносятся совы и летучие мыши?
Ты – сова! Ты – летучая мышь! Хочешь дразнить меня? Где мы? Не у собак ли научилась ты выть и отрывисто лаять?
Как мило скалишь ты на меня свои белые зубки, а злые глаза так и сверкают в тени кудрей!
Вот это танец так танец! Я – охотник, кем же хочешь ты быть: моей собакой или серной?
Вот ты и рядом! Еще быстрее, злая попрыгунья! А теперь вверх! И туда! Увы! Прыгая, упал я сам!
О надменная, смотри, – я лежу и молю о пощаде! Более приятными тропами хотел бы идти я с тобой:
– тропами любви через безмолвие пестрых зарослей! Или там, по берегу озера, в глубинах которого танцуют золотые рыбки!
Ты утомилась? Взгляни на вечернюю зарю; а вон – пасутся овцы; разве не чудесно уснуть под звуки пастушьей свирели?
Ты так устала? Я отнесу тебя туда, обними меня! А если ты чувствуешь жажду, я найду чем напоить тебя, только от этого питья откажутся уста твои!
О эта гибкая, проворная змея, проклятая колдунья! Ускользнула! Где ты? А на лице моем остались два красных пятна от прикосновения рук твоих!
Право, устал я вечно быть пастухом твоим! До сих пор я пел тебе, чародейка, а теперь – ты у меня закричишь!
В такт плетке моей [моих мыслей] будешь ты плясать и кричать! Ведь я не забыл плетку? Нет!"

2.

Так отвечала мне Жизнь, зажимая руками нежные ушки свои: "О Заратустра! Не щелкай так страшно плеткой своей! Ты же знаешь: шум убивает мысли, а ко мне как раз пришли такие нежные мысли!
Мы с тобой оба – вне добра и вне зла, и не творим ни того, ни другого. По ту сторону добра и зла обрели мы остров свой и зеленый луг – мы вдвоем, только я и ты! Поэтому должны мы жить в мире и согласии!
А если мы и не любим друг друга от всего сердца, нужно ли из-за этого сердиться?
Ты же знаешь, что хорошо отношусь я к тебе, а зачастую даже слишком хорошо: и все потому, что ревную тебя к мудрости твоей. Ах, эта мудрость, сумасшедшая старая дура!
Но если мудрость твоя возьмет и покинет тебя, тогда и любовь моя недолго останется с тобой".

Тут Жизнь задумчиво оглянулась вокруг и тихо произнесла: "О Заратустра, ты не слишком-то верен мне!
Ты давно уже любишь меня не так сильно, как говоришь; я знаю, ты собираешься скоро покинуть меня.
Ибо есть старый, тяжелый-тяжелый, гулкий колокол – до самой пещеры твоей доносятся ночью удары его:
– И когда слышишь ты, как он в полночь отбивает часы, ты думаешь между первым и последним – двенадцатым ударом -
– думаешь о том, о Заратустра, что скоро покинешь меня, – я знаю это!"

"Да, – колеблясь, отвечал я, – но ты знаешь также..." – И я сказал ей кое-что на ухо, шепотом, сквозь золотистые пряди ее спутанных, безумных волос.
"Ты знаешь это, о Заратустра? Этого не знает никто".

И смотрели мы друг на друга, и бросали взгляды на зеленый луг; на который опускалась вечерняя прохлада, и рыдали. И в тот раз Жизнь была мне милее, чем когда-либо вся мудрость моя.

Так говорил Заратустра.

3.

Eins!

Oh Mensch! Gieb Acht!

Zwei!

Was spricht die tiefe Mitternacht?

Drei!

„Ich schlief, ich schlief —,

Vier!

„Aus tiefem Traum bin ich erwacht: —

Fünf!

„Die Welt ist tief,

Sechs!

„Und tiefer als der Tag gedacht.

Sieben!

„Tief ist ihr Weh —,

Acht!

„Lust — tiefer noch als Herzeleid:

Neun!

„Weh spricht: Vergeh!

Zehn!

„Doch alle Lust will Ewigkeit —,

Elf!

„— will tiefe, tiefe Ewigkeit!

Zwölf!

— — —]


Удалить пост
Пароль

Предыдущая  [0]  [1]  [2]  [3]  [4